КОНФУЦИАНСКИЕ ТРАДИЦИИ И МЕНТАЛЬНОСТЬ СОВРЕМЕННОГО ЮЖНОКОРЕЙСКОГО ГОРОЖАНИНА.
Статья опубликована в журнале «Восток»
Последние десятилетия стали периодом стремительного экономического развития стран Дальнего Востока. Совершенный ими скачок во многих отношениях беспримерен, и не случайно он получил у журналистов название «экономического чуда». Чаще всего этот термин употребляют по отношению к той или иной стране («японское чудо», «корейское чудо», «тайваньское чудо»), но поскольку все эти страны относятся к дальневосточной конфуцианской цивилизации и с давних времен образуют вполне четко выраженное культурное единство, то, пожалуй, правомерно будет говорить о едином «дальневосточном экономическом чуде». Все страны конфуцианской цивилизации - Китай, Япония, Корея, Тайвань, Сингапур, Гонконг, Вьетнам - при бесспорных различиях в уровне своего нынешнего развития объединены тем, что они либо переживают сейчас, либо в недавнем прошлом пережили беспрецедентный экономический бум, который позволил им покончить с отсталостью и догнать (а в некоторых случаях - даже перегнать) развитые страны Запада. Этот результат особенно впечатляет на фоне более чем скромных успехов «третьего мира» в целом.
Одной из стран, совершивших этот экономический рывок, стала Южная Корея. Как ни трудно в это поверить сейчас, еще в 1954 г. Южная Корея по доле ВНП на душу населения уступала не только Египту, но и Нигерии.[1]Всего лишь поколение назад, то есть на памяти большинства ныне живущих корейцев, их страна представляла из себя отсталое аграрное общество. В ходе модернизации страны произошел не только невиданный рост уровня жизни, но и полная перестройка повседневного быта. Аграрное традиционное общество стало городским индустриальным, причем процесс этот, который в странах Европы занимал века, в Корее уложился в считанные десятилетия.
Так что нет ничего удивительного в том, что многие характерные черты конфуцианского мировосприятия сохранились в корейском обществе до наших дней. В сознании современного корейского горожанина традиционные ценности и идеалы переплетаются с новыми, воспринятыми с капиталистического Запада. Образовавшаяся смесь, при некоторой своей причудливости и даже противоречивости, однако, не только не препятствует экономическому развитию, но, наоборот, немало способствует ему. Присмотревшись к корейскому капитализму, легко увидеть, что он во многом отличается от классического западного. Корни этих отличий чаще всего уходят в глубокое прошлое и связаны с тысячелетними конфуцианскими традициями. Было бы, конечно, преувеличении считать, что вестернизация и стремительное экономическое развитие последних десятилетий не изменили сознания корейского горожанина, его системы ценностей и представлений о мире, однако за время жизни одного поколения не может исчезнуть то, что создавалось веками, тем более, что в ходе модернизации страны корейское руководство в целом старалось учитывать особенности традиционного сознания и приспосабливать к ним свою политику. Это позволяет многим специалистам даже говорить о специфическом «конфуцианском капитализме» в том же смысле, в каком с легкой руки М.Вебера говорят о «протестантском капитализме».
В настоящей статье мы попытаемся показать, как традиционные представления влияют на менталитет тех людей, которые относятся к, пожалуй, наиболее вестернизированной социальной группе современной Кореи - к средним городским слоям. Разумеется, тема эта безбрежна, так что данная статья, основывающаяся как на работах корейских исследователей, так и на личных наблюдениях автора, уже четвертый год живущего и работающего в Южной Корее, не претендует и не может претендовать на полноту и будет посвящена лишь отдельным аспектам этой проблемы. Тем не менее, автор думает, что рассказ о том, как конфуцианская традиция влияет даже на некоторые стороны жизни современного корейского горожанина, будет представлять для российского читателя определенный интерес.
***
Переулок в центре Сеула
Пожалуй, едва ли не самой характерной чертой конфуцианского мышления и связанных с ним представлений об обществе является иерархичность. В конфуцианской традиции общество и государство всегда отождествлялись с патриархальной семьей, равенство в которой не могло существовать просто по определению: отец был старше матери, родители - старше сыновей, братья - старше сестер. Не случайно, что ни в корейском, ни в китайском языке не существует понятия «брат вообще» брат может быть только либо старшим, либо младшим. Представления о том, что общество и государство представляют из себя строго иерархизированную пирамиду, в которой практически не может быть двух индивидуумов, равных по своему социальному статусу, сохраняется на Дальнем Востоке и поныне. Эссеист и социолог Ли Кю Тхэ, который в современной Корее считается одним из ведущих авторитетов в вопросах национального характера, пишет в своей феноменально популярной (24 издания в 1983-1994 гг.!) книге, посвященной сознанию современных корейцев: «Иерархичность - способ существования корейца, а выход их иерархической структуры равносилен выходу из корейского общества».[2]
Исходя из своего личного опыта, автор не может не согласиться и с другим замечанием Ли Кю Тхэ: «Когда два корейца встречаются друг с другом, то первое, что они хотят узнать, это то, к какой [иерархической] лестнице принадлежит собеседник, и какое на ней он занимает место».[3]Знакомясь, корейцы не случайно сразу же начинают расспрашивать друг друга о месте работы, должности, возрасте и даже семейном положении (женат собеседник или нет). Ответы на все эти вопросы помогают впервые встретившимся людям определить статус друг друга в пронизывающей все общество иерархии и, соответственно, понять, как же им следует строить взаимные отношения, кто из них является старшим, а кто - младшим.
Процессы модернизации, развернувшиеся в корейском обществе на протяжении последнего столетия, внесли серьезные коррективы в принятую там шкалу ценностей. В результате этих перемен критерии, по которым определяется положение той или иной личности в иерархии, во многом изменились (хотя тут есть бесспорная преемственность), но вот сам принцип жесткой иерархичности всего общества остался неизменным. Эта иерархичность имеет внешнее, ритуализованное проявление в специфических формах речи, жестах, поведении - глубокие поклоны, особая манера приветствия, специальный самоуничижительный стиль в разговоре (кстати, такому поведению учат уже маленьких детей как в школе, так и дома).
Разумеется, влияние, которое оказывает иерархичность на жизнь современного корейского общества, нельзя оценить однозначно. С одной стороны, нравится это кому-нибудь или нет, но именно иерархичность и тесно связанный с ней конформизм во многом способствовали корейскому «экономическому чуду», ибо дисциплинированность рабочей силы, готовность корейцев без ропота сносить лишения и без пререканий исполнять приказы стали одним из факторов, который обеспечил и политическую стабильность, и высокую производственную дисциплину, столь необходимую в тот период, когда развитие страны зависело от копирования зарубежных технологий и создания в ней благоприятного инвестиционного климата. С другой стороны, излишняя иерархизированность становится в последнее время серьезной проблемой, ибо она во многом сковывает инициативу и творческое мышление. Опять позволим себе процитировать Ли Кю Тхэ:»Существует мнение, что в Корее невозможна настоящая академическая дискуссия, в частности, столь успешно проводящиеся на Западе семинары. Причина этого заключается в том, что из-за присутствия на этих собраниях учителей и учеников, а также выпускников более ранних и более поздних лет, никто не решается поставить под сомнение или опровергнуть мнение, высказанное учителем или старшим коллегой».[4]По-видимому, именно дух иерархии и конформизма, от которого не свободны ни наука, ни культура, ситуация, при которой старший по возрасту, званию или должности всегда прав, как говорится, по определению, во многом ответственны за то, что заметная часть крупнейших корейских ученых и деятелей искусства (особенно - художников и музыкантов) предпочитает работать за границей и бывает дома только наездами.
Говорить о тех факторах, которые определяют положение человека на иерархической лестнице - значит говорить о корейском обществе в целом, о всей существующей в нем системе ценностей. Первым критерием, безусловно, является возраст: чем человек старше, тем большим уважением он пользуется. Вторым, столь же традиционным, критерием остается половая принадлежность: женщина по определению ниже мужчины, хотя на практике жена до некоторой степени разделяет статус своего мужа. Третьим фактором, который берется в расчет, является уровень образования, а четвертым, наиболее интересным и одновременно трудным для описания - род занятий и служебное положение. При этом, несмотря на крайнюю сложность и кажущуюся неоднозначность критериев, по которым корейцы определяют социальный статус своего знакомого или партнера, на практике оценка эта происходит очень быстро и бывает весьма определенной.
В полном соответствии с конфуцианской традицией, которая ставила почет выше материальных благ, для большинства корейцев их общественный престиж не менее важен, чем финансовое благосостояние и порою для того, чтобы повысить свой общественный статус, они идут на весьма большие материальные жертвы. Так, большая часть корейских профессоров при первой возможности старается перейти из менее престижных частных в более престижные государственные университеты, хотя зарплата в последних на 25-35 процентов ниже, чем в первых, а многие преуспевающие сотрудники частных фирм тратят немало сил для подготовки к экзаменам на чиновничью должность, удачная сдача которых позволит им стать государственными служащими, пусть и потеряв в зарплате. И то, и другое можно понять, только если вспомнить, что в конфуцианском обществе чиновники-ученые образовывали первое, наиболее уважаемое, сословие, в то время как купцы находились в наименее почетной четвертой группе. В наши дни на смену конфуцианским ученым-чиновникам и купцам пришли профессора и государственные служащие - с одной стороны, и бизнесмены - с другой, но при этом не слишком изменились старые представления о том, что бизнес, каким бы выгодным он не был - занятие менее почетное, чем наука, преподавание или государственная служба. В этом случае мы сталкиваемся с весьма типичной формой переосмысления традиционных представлений, когда устанавливается соответствие между каким-либо прежним и нынешним общественным институтом, и отношение к первому переносится на второй. Так, профессура унаследовала некоторые традиции конфуцианских ученых-чиновников, а былое отношение к государственным экзаменам оказалось во многом перенесено на вступительные экзамены в университеты.
Для корейского массового сознания, в отличие от, например, американского, понятия «высокооплачиваемая работа» и «престижная работа» - не синонимы. Старинная максима «благородные мужи думают об общем деле, мелкие людишки стремятся к частной выгоде» во многом определяла равнодушное (хотя бы внешне) отношение старого конфуцианского интеллигента к деньгам. Во многом эта традиция жива и в наши дни, так что престижность и прибыльность той или иной деятельности образуют сложный комплекс, который и определяет степень ее привлекательности. По замечанию корейского социопсихолога Ли Син Сопа, написавшего по этому поводу специальную статью, «с одной стороны, корейцы не удовлетворяются просто достижением богатства, но стремятся также и к общественному продвижению или чиновной карьере; с другой стороны, корейцы не удовлетворяются просто общественным продвижением или чиновной карьерой, но стремятся также и к достижению богатства».[5]
В 1978 г. южнокорейские социологи провели комплексное исследование престижности различных профессий. Участникам опроса предлагали оценить не только то, насколько, по их мнению, почетна та или иная профессия, но и о то, насколько она доходна. Приведем здесь результаты этого любопытного опроса, причем профессии расположим в том порядке, в каком они оказались по степени престижности, а в скобках укажем, какое место данный род занятий занимает в глазах корейцев с точки зрения доходности: 1. Депутат парламента (2) 2. Юрист (4) 3. Профессор университета (6) 4. Президент фирмы (1) 5. Врач (3) 6. Общественный деятель (8) 7. Журналист (10) 8. Работник радио/телевидения (9) 9. Священник (14) 10. Офицер (12) 11. Учитель (13) 12. Чиновник (18) 13. Работник шоу-индустрии (5) 14. Инженер (11) 15. Офицер полиции (20) 16. Служащий частной компании (15) 17. Оптовый торговец (7) 18. Медицинская сестра (19) 19. Шофер (16, 5) 20. Высококвалифицированный рабочий (21) 21. Розничный торговец (16, 5) 22. Крестьянин или рыбак (22) 23. Среднеквалифицированный рабочий (24) 24. Шахтер (23) 25. Неквалифицированный рабочий (25).[6]
При внимательном рассмотрении этого списка можно увидеть многие особенности системы ценностей, существующей в современном южнокорейском обществе. Для этого достаточно обратить внимание на то, какие профессии занимают на шкале престижности заметно более высокое место, чем на шкале доходности. К таким престижным профессиям относятся: профессор университета (3/6), журналист (7 /10), священник (9/14), чиновник (12/18), офицер полиции (15/20) (первая цифра в скобках - место на шкале престижности, вторая - место на шкале доходности). В этом списке отразились многие особенности корейской истории и культуры - как формировавшиеся тысячелетиями в лоне конфуцианской цивилизации, так и приобретенные сравнительно недавно: сохранившееся с древних времен уважение к учителю, к государственному служащему, и пришедшие вместе с модернизацией новое отношение к печати и христианская религиозность. Еще более показателен список профессий, почетность которых, с точки зрения корейцев, заметно уступает доходности. К ним относятся: президент фирмы (4/1), работник шоу -индустрии (13/5), инженер (14/11), оптовый торговец (17 /7), розничный торговец (21/16, 5). В отличие от предыдущего, список этот носит откровенно конфуцианский характер, и показывает, что традиционное для старого дальневосточного мировосприятия негативное отношение ко всему, что связано с бизнесом, торговлей, и даже, отчасти, со специальными техническими навыками, благополучно пережило десятилетия экономического роста и, как это ни странно, вроде бы не слишком этому росту и помешало. Не случайно, что, по данным другого опроса, в 1984 году только 0, 9% родителей хотели, чтобы их сын стал торговцем (для сравнения: крестьянином свое чадо хотели бы видеть 1, 1% опрошенных).[7]Хоть и стала Корея мировым торговым гигантом (2% всего товарооборота планеты), но как не жаловали ее жители торговлю как таковую в старые времена, так не жалуют они ее и теперь.
При изучении корейских представлений о «хороших» и «плохих» должностях надо обратить внимание на то, что особое значение придается стабильности рабочего места. Под стабильностью корейцы понимают, во-первых, гарантированность от увольнений, а, во-вторых, уверенность в том, что им будет обеспечено постепенное, но неуклонное и, фактически, автоматическое (в соответствии с принципом выслуги лет) продвижение по службе и соответствующий рост зарплаты. Разумеется, подобные стремления свойственны не только корейцам, но для Кореи они особенно характерны. Возможно, вызвано это принятой там системы оплаты труда, при которой размер жалования весьма существенно зависит от стажа работы в данной фирме, и человек, потеряв работу и устроившись в новую компанию, может, вне зависимости от своего опыта и опыта, рассчитывать только на минимальный оклад. Беседуя с молодыми корейцами - студентами и выпускниками вузов - автор не раз убеждался в том, что благополучие у них ассоциируется, в первую очередь, с работой не столько высокооплачиваемой, сколько стабильной. Выражение «стабильное рабочее место» (кор. анчжонътвен чигоп) постоянно употребляется молодыми корейцами, когда они говорят о своих надеждах на будущее. Любопытно, что по данным опроса, проведенного в 1991 г., для выпускников университетов главным критерием выбора работы является именно ее стабильность, в то время как доходность оказалась лишь четвертым (!) по значению фактором.[8]В корейских условиях наиболее стабильными и, следовательно, престижными считаются места в крупных концернах или на государственной службе.
Кто же может претендовать на занятие этих самых «стабильных мест», как организовано социальное продвижение в современном обществе? Как известно, идеалом конфуцианства была меритократия («власть лучших»). В соответствии с неоконфуцианскими принципами путь к карьерному продвижению, к чинам и непосредственно связанному с ним материальному благополучию должен быть открыт перед любым человеком, вне зависимости от его происхождения. Единственным критерием отбора следовало считать наличие индивидуальных способностей и образования, причем не специального, а весьма широкого. Отбор на должности по принципу родовитости, хотя на практике полностью искоренить его все-таки не удалось, теоретически осуждался. Воплощением конфуцианского меритократического идеала стала экзаменационная система, которая просуществовала в Корее около тысячелетия (в Китае - в два раза дольше) и давала выходцам из низов по крайней мере формальные возможности головокружительной карьеры. Молодость традиционного корейского интеллигента была наполнена напряженной подготовкой к экзамену, начинавшейся в раннем детстве и состоявшей в основном из изнурительного зазубривания наизусть конфуцианского канона и комментариев к нему. Однако успех на экзаменах если и не гарантировал безбедного существования на протяжении всей жизни, то уж, во всяком случае, существенно облегчал пути к нему. В этих условиях в Корее и других странах конфуцианской цивилизации сложился настоящий культ как собственно образования, так и всякого рода ученых степеней и званий.
Все эти особенности системы отбора людей на престижные должности в целом сохранились и в наши дни, хотя, конечно, в процессе вестернизации ее конкретные формы существенно изменились. Однако характернейшей чертой современного корейского сознания по-прежнему остается культ высшего образования, в первую очередь - полученного в одном из престижных университетов. В корейском обществе, для которого характерно наличие жестких иерархических структур, практически не существует иного пути к социальному продвижению и материальному успеху, кроме как через получение высшего образования. Наличие университетского диплома является практически необходимым условием успешной карьеры для мужчин и удачного брака для женщин. Человек, лишенный диплома, обречен на выполнение физического труда, не только менее почетного, но и заметно менее оплачиваемого (в 1978 г. в Южной Корее лица с высшим образованием получали в среднем в 2, 3 раза больше, чем те, кто смог окончить только среднюю школу[9]). Хотя большинство корейских женщин не работает, но диплом необходим и для них: лишь невесты с дипломом могут рассчитывать на удачную партию (в 1990 г. 26, 7% опрошенных назвали это главной причиной, по которой они хотят дать образование своим дочерям[10]).
При этом, однако, столь характерный для конфуцианства принцип равных возможностей в доступе к образованию также нашел свое воплощение в современной Корее. Главная задача, которую ставит перед собой корейская школьная система - это не только подготовить учащегося к поступлению в вуз, но и дать при этом всем абитуриентам примерно равные шансы. Возможность успеха на экзаменах должна в максимальной степени зависеть от трудолюбия, знаний и способностей абитуриента, и в минимальной - от материальных возможностей его семьи. Этим объясняется подозрительное отношение властей и общественного мнения к любой элитарности в среднем образовании. Школьная программа едина для всей страны, возможности выбора предметов по своему усмотрению у учеников ограничены даже в старших классах. Специализированных школ с углубленным изучением тех или иных предметов почти нет. Нет и платных школ, ибо в Корее считается, что все молодые граждане страны, вне зависимости от доходов своих родителей, должны иметь равное право на получение качественного образования.
Стремление предоставить всем равные возможности привело к тому, что корейское правительство периодически начинает очередную кампанию борьбы с репетиторством и частными курсами по подготовке к вступительным экзаменам. Однако, запреты всегда оказываются безрезультатными, ибо поступление в университет во многих случаях является для молодых корейцев едва ли не вопросом жизни и смерти, а контролировать деятельность репетитора и, так сказать, «поймать его за руку» очень сложно, если вообще возможно.
Другим проявлением характерного для Южной Кореи эгалитарного подхода в обеспечении доступа к высшему образованию является сравнительно низкая плата за обучение в корейских вузах, что возможно благодаря заметным правительственным дотациям. Обычно эта плата составляет 3-4 тысячи долларов в год, что при среднем заработке 1200 долларов в месяц представляется вполне умеренной суммой, доступной даже для небогатой семьи. Вдобавок, в Корее дорогой университет - это не обязательно самый лучший. Наоборот, ведущие и самые престижные государственные университеты, в том числе и Сеульский Государственный Университет, «вуз #1», как раз являются самыми дешевыми (плата за обучение там в 1, 5-2 раза меньше, чем в частных). Дело в том, что государственные университеты получают особо большие правительственные дотации, которые в 1991 г., например, составляли примерно 2/3 всех их доходов.[11]
Однако следует помнить, что корейские университеты весьма отличаются друг от друга как по уровню подготовки своих студентов, так и по тому статусу, на который в перспективе могут рассчитывать их выпускники. Как и в Японии, в Корее существует четкая иерархия высших учебных заведений. Иерархия эта нигде формально не закреплена, однако она общеизвестна. На самой вершине иерархической пирамиды в гордом одиночестве находится Сеульский государственный университет, второй эшелон образуют несколько ведущих частных университетов столицы (Корё, Ёнсе), третий - многочисленные частные университеты Сеула, четвертый - провинциальные государственные университеты, и пятый - провинциальные частные университеты. При трудоустройстве, установлении личных и деловых связей и т.п. корейцы обращают внимание на не столько на специальность, сколько на рейтинг университета, который закончил их будущий сотрудник, партнер или зять. Для корейских абитуриентов важно поступить именно в престижный университет, а уж на какой факультет или отделение - дело сравнительно второстепенное, тем более что большинство выпускников университета никогда не работает по специальности после его окончания. Никого не удивляет, когда молодой человек, окончивший, скажем, отделение арабской филологии или теоретической физики, устраивается работать в фирму, которая торгует холодильниками где-нибудь в Южной Америке. Здесь стоит вспомнить, что и старое конфуцианское образование было общегуманитарным, а к самой идее специализированной подготовки конфуцианская традиция относилась с подозрением.
Подготовка к поступлению в университет во многом напоминает подготовку к государственным экзаменам в старые времена. Конечно, предметы изменились, на место китайской истории и и философии пришли математика и английский, но вот многие принципы остались прежними. Как и столетия назад, для того, чтобы добиться успеха, подготовку надо начинать в самом раннем возрасте, и те мальчики и девочки, которые рассчитывают прорваться на самый верх общественной иерархии, вынуждены, почти отказавшись от игр и удовольствий, безотрывно сидеть над учебниками уже лет с 11-12. Как и в старые времена, основное внимание уделяется довольно-таки механическому заучиванию больших объемов информации, зазубриванию цифр, правил, фактов. Подготовка тяжела, конкурсы в ведущих университетах огромны, так что шансов на успех не так уж много. Зато как рады счастливчики, которым после многолетнего изнурительного марафона удалось прорваться в столичные университеты! В старину в честь тех, кому удавалось удачно сдать экзамен, порою на их родине даже устанавливались стелы. Сейчас до стел дело не доходит, но вот все корейские средние школы каждый год после окончания экзаменов вывешивают огромные плакаты с именами своих удачливых выпускников, прорвавшихся в университеты высших категорий, списки которых также публикуются в местной печати, а однажды на глаза автору попалась книга, в которой удачливые абитуриенты делятся со следующими поколениями своим опытом и рассказывают о пережитом, причем таким тоном, который более всего напоминает воспоминания ветеранов о былых жестоких боях.[12]
Кстати сказать, и трудоустройство в крупные фирмы, которые в корейских условиях в силу своей стабильности считаются куда более престижным местом работы, чем мелкие и средние, а уж тем более на государственную службу, также организовано через посредство конкурсных экзаменов, которые должны сдавать претенденты на место. Между прочим, до самого недавнего времени действовала система, в соответствии с которой к сдаче экзаменов в крупнейшие концерны («Самсон», »Хёндэ» «Тэу» и др.) допускались исключительно выпускники ведущих университетов. Ныне эта система в большинстве концернов формально отменена, но практически и сейчас у человека, который в ранней молодости не смог поступить в свое время в столичный университет, нет шансов найти работу в одной из ведущих компаний.
Обусловленная конфуцианскими традициями исключительная престижность образования привела к тому, что долястудентовв Корее очень высока, существенно выше, чем в любой стране со сходным уровнем общественного и экономического развития. Еще в 1986 г. по числу студентов на 100.000 человек населения Корея, которую в те времена, при всех достигнутых немалых успехах, отнюдь нельзя было назвать богатой страной, уже существенно превосходила многие развитые страны и занимала второе место в мире. Тогда этот показатель в Южной Корее составил 2696 студентов (на 100.000 человек населения), в то время как в Японии он равнялся 2030, в СССР - 1970, в Канаде - 1890, и в Аргентине - 472, а опережали Корею по этому показателю только США (5.355 студентов на 100.000 жителей).[13]В конце 80-х гг. 20, 5% корейцев в возрасте от 20 до 30 лет имели высшее образование или получали его (для сравнения: среди их отцов, то есть тех, кому сейчас от 40 до 50, удельный вес выпускников вузов составляет 12, 6%).[14]При всех недостатках корейского высшего образования (во многом, кстати, обусловленных той же конфуцианской традицией) понятно, какое значение имеет это обстоятельство для будущего корейской экономики.
Другой частью конфуцианского наследия, которая не только сохранилась в современной Корее, но и сыграла едва ли не определяющую роль в «корейском экономическом чуде», является традиционная трудовая этика. Конфуцианство всегда высоко ценило напряженный систематический труд, самодисциплину и способность к работе в коллективе. Дело тут, скорее, не в самой конфуцианской доктрине, а в том, что Дальний Восток - это цивилизация поливного риса. Рис, особенно поливной, - растение очень специфическое. Возделывание рисового поля не может вестись индивидуально, силами одной крестьянской семьи или даже небольшой группы семей. В отличие от, скажем, пшеничного или ячменного поля, рисовая плантация существует не сама по себе, а представляет из себя часть сложной гидротехнической машины, состоящей из десятков и сотен небольших полей, разделенных дамбами и соединенных специальными каналами. Вода в это систему подается из реки, по каналу длиной в десятки километров, или из водохранилища. Сооружение такой системы и поддержание ее в рабочем состоянии в доиндустриальном обществе требовало соединенных систематических усилий сотен и тысяч человек. Однако без этих усилий никакое сельскохозяйственное производство на Дальнем Востоке, а, значит, и физическое существование его многочисленного населения было бы невозможно. Отсюда особая роль государства, которое с очень раннего времени взяло (не могло не взять!) на себя функции контроля и руководства экономической жизнью, отсюда и огромное значение коллектива в жизни индивида, отсюда, наконец, и привычка к организованному упорному труду.
[1]
Johnson Chalmers. Political Institution and Economic Performance: the Goverment-Business Relations in Japan, South Korea, and Taiwan.-»The Political Economy of New Asian Industrialism». Ithaca-L., 1987. P.136.
[2]Ли Кю Тхэ. Хангукин-ый ыйсик кучжо: хангукин-ын нугу инга? (Структура сознания корейца: кто такой кореец?). Сеул, 1994.С.30.
![Восточный портал [oriental.ru]](/pic/11.gif)
Форум
Проза
