Андрей Ланьков

Северная Корея увернулась от реформ (борьба за выживание)

Опубликовано в газете "Коммерсант", №210 от 11 сентября 2005. Приводится первоначальный авторский текст

О КНДР часто говорят, что эта страна «закрыта для иностранцев». В общем, это преувеличение – там может оказаться любой желающий, если он только готов заплатить за поездку (обычно – из рассчета 250 долларов в день), а также не является: а) журналистом; б) американцем. Однако, нет правил без исключений. В частности, после долгих согласований и колебаний северокорейские компетентные органы дали согласие на недельное пребывание в стране группы журналистов, в основном – аккредитованных в Пекине и Сеуле представителей крупнейших мировых СМИ. В составе этой группы (даже, неожиданно для себя, её руководителем) оказался и я...

Прошло 20 лет с тех пор, как я в первый раз побывал в Пхеньяне, но и сейчас северокорейская столица выглядит так же, как в те времена - те же полупустые улицы без автомобилей, те же дома, напоминающие сильно обшарпанные новостройки брежневских времён, та же толпа в поношенных френчах с неизменными значками Великого Вождя, те же пропагандистские лозунги, портреты и позолоченные статуи Ким Ир Сена, та же бедность, не переходящая, впрочем, в полную нищету (настоящую нищету довелось увидеть в провинции).

Однако в первые часы меня интересовало совсем другое: я искал те частные киоски и лотки, о появлении которых так много говорили в последние годы. Однако усилия были напрасны: киосков не было - как вскоре выяснилось, в плане подготовки к торжественному празднованию 60-летия со дня основания Трудовой Партии Кореи, которое отмечалось 10 октября, все эти проявления мелкособственнической стихии были изгнаны с городских улиц. Нам объяснили, что подобные заведения не к лицу "столице страны образцового социализма", даже если, как заявил один северокорейский чиновник, "спекулянты и торгаши сейчас пытаются воспользоваться происходящими в нашей стране процессами".

Исчезновение ларьков стало признаком того, что сейчас происходит в КНДР. Этой осенью руководство КНДР решило начать контрнаступление на позиции социально чуждых элементов – тем более, что изменившаяся ситуация позволяет это сделать. Ларьками дело не ограничивается. В последние месяцы произошло ужесточение контроля над поездками по стране и паспортным режимом, вот уже год действует запрет на мобильные телефоны, а количество телефоных линий, соединяющих страну с внешним миром, реко сокращено. Общая направленность политики последних месяцев очевидна: попытки закрутить гайки в области идеологии, ограничить или вовсе ликвидировать частный бизнес, и по возможности выпроводить восвояси тех иностранцев, присутствие которых ранее приходилось как-то терпеть.

Власти КНДР потребовали свернуть те программы помощи, которые осуществлялись на территории страны международными организациями. На протяжении последнего десятилетия именно международные организации поставляли в КНДР 15-25% всего потребляемого там продовольствия. Однако недавно было заявлено, что в новых условиях более нет необходимости в иностранном присутствии. В частности, представители World Food Program, которые в одном только прошлом году поставили в КНДР 350 тыс.тон бесплатного зерна, должны свернуть свою деятельность к началу следующего года. Руководитель WFP в Пхеньяне Richard Ragan в разговоре со мной заметил, что никогда ещё в истории этой организации ей не приходилось свёртывать операции такого масштаба в такие краткие сроки.

В те дни, когда мы находились в Пхеньяне, было объявлено о введении запрета на частную торговлю зерном и о полном восстановлении карточной системы на основные продукты питания. Эта система действовала ещё с пятидесятых годов, но в середине девяностых она была фактически отменена: у государства просто не оказалось ресурсов, чтобы отоваривать карточки.

Почему эти меры стали проводиться именно сейчас? В основном потому, что и политическая ситуация и внутри страны, и за её пределами сейчас, кажется, благоприятствует контрреформам.

До недавнего времени о закручивании гаек речи идти не могло. Приостановление советских дотаций в начале 1990-х гг. вызвало тяжелейший экономический кризис, который в 1996-2000 гг. перерос в полномасштабный голод. В новых условиях народ осознал, что надеяться на государство больше не приходится, и стал активно торговать и заниматься частными промыслами. Как заметил один кореец: "У нас торгуют все. Те, кто не могли торговать, давно умерли". Власти поначалу пытались помешать "разгулу частнособственической стихии", но вскоре махнули на ситуацию рукой. Некоторые из перемен были официально оформлены в ходе "реформ" 2002 г., которые в целом свелись к запоздалому признанию уже сложившихся к тому времени структур. Впрочем, формально "реформами" мероприятия эти не именуются: считается, что никакой необходимости в реформах в КНДР в принципе нет и быть не может. Одна из наших "гидов" (между прочим, внучка основателя северокорейских спецслужб Пан Хак-се) сказала с жёсткой ясностью, которую она, похоже, унаследовала от своего знаменитого деда: "О каких переменах в нашей стране может идти речь? Мы не нуждаемся в переменах!"

Возникла парадоксальная ситуация: официальная идеология КНДР по-прежнему является смесью корейского национализма и советской идеологии позднесталинских лет, а вот её экономика во многом напоминает советские времена поздней перестройки, эпоху инфляции, массовой мелкой торговли, стремительного роста коррупции и роста самостоятельности директорского корпуса.

Иногда всё это сочетается самым парадоксальным образом. На фабрике по производству традиционных вышивок состоялся разговор с директором, женщиной средних лет, которая показалась человеком дельным и знающим. Речь в беседе шла о производительности труда, новой системы зарплат, экспортных планах предприятия и прочих заботах местного менеджмента. Идеологические материи упоминались чисто ритуально, в самом начале разговора.

Однако фоном для этой беседы служил висел сделанный кем-то из её подчинённых рукописный плакат, объяснявший, почему Ким Чен Ир превосходит всех гениев прошлого. Плакат гласил: "Марксу было 28 лет, когда он основал "Союз Коммунистов". Ленину было 25 лет, когда он основал "Союз борьбы за освобождение рабочего класса". Великому Главнокомандующему товарищу Ким Чен Иру было 11 лет, когда он основал "Группу изучения стратегии Полководца Ким Ир Сена"! Последняя фраза была написана крупным красным шрифтом...

Немалую роль в попытках Пхеньяна дать задний ход играет внешнеполитическая ситуация, которая радикально изменилась в последние годы. В Сеуле больше не хотят присоединять нищий Север. Печальный германский опыт охладил там многих, тем более, что ситуация в Корее куда сложнее германской. Разница в уровне доходов между Восточной и Западной Германиями была двух-трёхкратной, а в Корее она, по разным оценкам, 10-25 кратная. Население ГДР составляло около четверти западногерманского (17 против 63 миллионов), а население КНДР - половина южнокорейского (23 против 48 миллионов). По имеющимся оценкам, стоимость объединения и последующей реконструкции Севера составит триллионы долларов. Не случайно одним из политических бестселлеров последних лет стала написанная двумя южнокорейскими экономистами книга под названием "Гибель в единстве", посвящённая именно проблеме объединения (как она там трактуется и какие предсказания делаются - очевидно из названия).

После прихода в начале 1998 г. к власти лево-центристской администрации президента Ким Тэ Чжуна, Сеул принял на себя роль экономического спонсора, которая десятилетиями принадлежала СССР. В одном только 2004 г. Южная Корея отправила на Север в качестве гуманитарной помощи около 200 тыс. тон продовольствия, а также удобрения и товары первой необходимости. Кроме того, южнокорейское правительство поощряет частные инвестиции в северокорейскую экономику - при том, что подавляющее большинство совместных проектов являются заведомо убыточными.

Сеул почти не пытается контролировать, как распределяется направленная на Север гуманитарная помощь - в отличие от международных организаций, которые требуют регулярных инспекций и в меру сил добиваются того, чтобы продукты распределялись именно среди населения, а не, скажем, среди силовиков или обитателей привилегированного Пхеньяна. В Сеуле знают, что значительная часть южнокорейской помощи на деле используется элитой и силовыми структурами, однако там понимают и то, что для поддержания стабильности в стране личный состав политической полиции должен регулярно питаться. Именно стабильность является сейчас главной заботой Сеула, который меньше всего хочет краха северокорейского режима.

При этом сеульские политики надеются на то, что им удастся убедить Пхеньян начать реформы китайского образца, которые со временем приведут к сокращению разрыва между двумя Кореями и сделают объединение менее болезненным (при этом подразумевается, что объединение произойдет в отдалённом будущем, через десятилетия).

В нынешних условиях, когда у власти в Сеуле находятся левые националисты, они готовы закрывать глаза на многое, утверждая, что важнейшим качеством при работе с Северной Кореей является терпение. Наверное, это действительно так. В любом случае очевидно, что Южная Корея пока будет не замечать попытки Пхеньяна повернуть время вспять.

Однако в самой Северной Корее отношение к Югу постепенно меняется. Официальная пропаганда всегда представляла Южную Корею "адом на земле", страной массовой нищеты и безработицы, в которой несчастные студенты продают свою кровь, чтобы заплатить за учебники, а американские солдаты безнаказанно давят танками корейских школьниц. На протяжении десятилетий корейцы были отрезаны от окружающего мира и в общем верили этой пропаганде. Однако сейчас доверие к ней явно снижается, и слухи о южнокорейском процветании разными путями проникают в страну.

Одно из самых важных отличий между Пхеньяном 1985 г. и Пхеньяном 2005 г. - это ощущение неопределённости, "разброда и шатания", которое висит в воздухе. Необычной по былым временам является готовность корейцев идти на контакт с иностранцем и задавать ему достаточно деликатные вопросы: об уровне зарплат в Южной Корее, о том, как изменилась жизнь в СССР после перехода к капитализму, о том, насколько доступны жителям других стран автомашины. Кажется, что многие начинают подозревать, что Юг опережает Север по уровню жизни, хотя похоже, что мало кто в полной мере осознаёт гигантский размер этого разрыва.

Чтение новостей с полей Китая

Символом новых времён является сцена, которую можно наблюдать у китайского посольства. На его стене установлен информационный стенд, завешанный большими цветными фотографиями передовых китайских птицеферм и центров по выращиванию креветок - банальный дипломатический пи-ар. Однако около этого информационного стенда постоянно стоит небольшая толпа северокорейцев, человек 5-10, которые внимательно изучают всё, что там было написано о достижениях китайских птицеводов. Какая-никакая, но это - информация о внешнем мире. В былые времена, впрочем, никто из северокорейцев не решился бы подолгу стоять у посольской стены, разглядывая подобные материалы.

Именно поэтому сеульские (и пекинские) призывы к само-реформированию не встречают понимания в Пхеньяне. Едва ли у руководителей КНДР есть иллюзии относительно эффективности их экономической системы. Однако у них, кажется, нет и иллюзий относительно политической стабильности собственного режима. Между ситуацией в Корее и ситуацией в Китае существует одно принципиальное отличие. Китайскому руководству не приходилось иметь дело с существованием процветающего и демократического "второго Китая" (конечно, существует Тайвань, но мятежный остров слишком мал), а вот над Пхеньяном нависает громада Юга, который опасен вне зависимости от официальной политики, просто самим фактом своего более чем успешного существования.

Руководство КНДР, кажется, задаётся вполне очевидным вопросом: если северяне узнают о процветании Юга и станут меньше бояться собственных властей, то что помешает им последовать примеру восточных немцев? Происходящие в последнее десятилетие изменения и без того ослабили позиции властей, а реформы китайского образца неизбежно приведут к дальнейшей либерализации. Трудно ожидать, что сотрудник частной фирмы будет ежедневно проводить пару часов на политзанятиях, а активная частная торговля едва ли возможна в стране, где для простой поездки за пределы своего уезда требуется потратить неделю на оформление в полиции разрешения на такое путешествие.

Поскольку создаётся впечатление, что Сеул готов в течение длительного времени продолжать поставки "гуманитарной" помощи и поддерживать заведомо убыточные инвестиционные проекты, в Пхеньяне, кажется, решили вернуться к старой проверенной модели, опираясь на южнокорейские дотации так же, как десятилетиями опирались на дотации советские. При этом появилась возможность отделаться и от назойливых представителей международных организаций с их попытками контролировать распределение иностранной помощи: в последние годы южнокорейские и китайские поставки превосходят то, что поступает по линии международных организаций.

Троллейбусная остановка

Конечно, возвращение к тотальному государственному контролю и карточно-распределительной экономике мало совместимо с экономическим развитием, но зато повышает шансы на сохранение власти у нынешней элиты, а именно это является главным приоритетом Пхеньяна. Пхеньянская элита не хочет экспериментов, и решительно предпочитает стабильность развитию.

Удастся ли вернуть страну в 1984 г.? Едва ли. Перемены зашли слишком далеко. Одно дело – восстановить видимость функционирования старой системы в Пхеньяне, городе чиновничества и особо доверенных лиц, которые и раньше жили за счёт государственного перераспределения. Совсем другое дело – справиться с «торгашами и спекулянтами» в провинции, где уже лет десять как существует только частная экономика. Однако очевидно, что у правительства есть шансы приостановить перемены, подморозив ситуацию на некоторое время. По крайней мере, они пытаются сделать именно это.