Северная Корея, весна 2005...

Статья по заказу написана для известного японского издания, с рассчетом на последующий перевод на японский. Местами статья включает фрагменты более ранних публикаций, однако в целом дает картину "околокорейской" ситуации на начало весны 2005 года

15 лет назад, в начале девяностых годов, в Сеуле царила эйфория. Все ожидали скорого краха Северной Кореи, последнего сталинистского режима в мире. Геополитические мечтатели в Сеуле в своих фантазиях рисовали себе могучую объединённую Корею, которая, конечно же, превзойдёт Японию в экономической и военной мощи и превратится в "центр Восточной Азии" (существование Китая при этом как-то в рассчёт не принималось). В той или иной степени рассчёты на скорый коллапс Северной Кореи разделялись большинством специалистов по Корее во всём мире. В 1990-1995 гг. политика большинства стран строилась на основании предположения, что КНДР осталось всего лишь 3-4 года жизни.

Сейчас мы знаем, что эти рассчёты не оправдались, но 15 лет назад для подобных ожиданий были все основания. В 1989-1991 гг. пали практически все коммунистические правительства планеты - а те, что остались, могут быть названы коммунистическими лишь с очень большой натяжкой. Положение Северной Кореи казалось особенно тяжёлым, так как она была бедна, крайне зависела от внешней помощи и управлялась такими методами, которые казались архаичными уже в 1970-е годы.

Однако уже к 1993-1994 годам стали заметны два обстоятельства, которые заставили сеульских политиков несколько призадуматься. Во-первых, стало ясно, что Пхеньяну удаётся удержать ситуацию в стране под контролем, и что клан Кимов вовсе не собирается немедленно отправляться на пресловутую "свалку истории". Во-вторых, непростой опыт объединения Германии и подсчёты экономистов показали, что объединение Кореи принесёт Сеулу - по крайней мере, в среднесрочном плане - не выгоды, а убытки.

В результате объединение, которое десятилетиями играло в официальной южнокорейской государственной мифологии роль некоей общенациональной сверхзадачи, стало восприниматься в Сеуле как угроза, как некая серьёзная неприятность, которую неплохо бы избежать или, по крайней мере, оттянуть. Конечно, никто в Южной Корее не решается открыто сказать о том, что объединение нежелательно: слишком долго восстановление государственного единства было стержнем всей идеологии Сеула (как, кстати, и Пхеньяна). Поэтому в большинстве случаев сеульские официальные лица предпочитают говорить не о нежелательности объединения как такового, а о желательности медленного, поэтапного, организованного объединения, которое должно иметь место в возможно более отдалённом будущем.

Похожие изменения произошло и в политике других стран, так или иначе связанных с Кореей. Напряжённое ожидание краха северокорейского режима сменилось пониманием того, что с этим режимом придётся иметь дело довольно долго, и что его крах, скорее всего, создаст немалые проблемы для всех соседей Кореи.

В середине девяностых годов северокорейская политика Сеула радикальным образом изменилась. Новая стратегия Южной Кореи основана на стремлении предотвратить или, по крайней мере, оттянуть крах северокорейского режима. Именно этой задаче и служит т.н. "солнечная политика", на основе которой Сеул сейчас строит свои отношения с Пхеньяном.

В основе "солнечной политики" лежит надежда на то, что северокорейское руководство начнёт реформы, подобные тем, что с успехом прошли в пост-коммунистическом Китае или Вьетнаме. Сторонники "солнечной политики" рассчитывают, что введение рыночной экономики и привлечение иностранных инвестиций в конечном счете поднимет жизненный уровень простых северокорейцев. Немалую роль в этом, как надеются в Сеуле, сыграют и южнокорейские компании, которые заинтересованы в дешёвой северокорейской рабочей силе и готовы строить на Севере свои предприятия. В результате экономический разрыв между Севером и Югом постепенно уменьшится, делая объединение менее дорогостоящим. При этом подразумевается, что весь процесс займет несколько десятилетий, в течение которых Север и Юг будут существовать как два отдельных государства.

Что же, хорошая картина - по крайней мере, для Сеула (у 200 тысяч обитателей северокорейских лагерей для политзаключённых может быть по этому поводу другое мнение). Однако, эти рассчёты, сейчас столь обычные в Сеуле, основаны на одном неявном предположении. Сторонники "солнечной политики" полагают, что и в ходе реформ нынешний северокорейский режим будет в состоянии держать общество под контролем. Конечно, они не исключают того, что в Пхеньяне произойдут какие-то изменения - подобные тем изменениям, что произошли в Китае после смерти Мао. Они даже не исключают того, что нынешняя династия Кимов будет отстранена от власти соперниками - например, северокорейскими военными, которые установят в стране новый режим. Тем не менее, молчаливо подразумевается, что северокорейское государство сумеет провести реформы китайского типа и при этом сохраниться именно как отдельное государство. Однако именно в этом нельзя не усомниться.

Существует огромное различие между Китаем и Вьетнамом, с одной стороны, и Северной Кореей с другой. Различие это - существование "другой Кореи", богатого и демократического Юга. Ни во Вьетнаме, ни в Китае реформаторским правительствам не приходилось иметь дело ни с чем подобным (Тайвань слишком мал для того, чтобы всерьез восприниматься как альтернатива Пекину, а Южный Вьетнам прекратил свое существование в 1975 г.).

При этом экономический разрыв между двумя Кореями куда больше, чем тот разрыв, что когда-то существовал между Восточной и Западной Германией. Валовой внутренний продукт Юга - приблизительно 12000 USD на душу населения, в то время как на Севере этот показатель, по разным оценкам, составляет от 500 до 1100 USD. Ожирение - серьёзная медицинская проблема на Юге, в то время как на Севере возможность каждый день есть белый рис - это признак богатства. В Южной Корее, которая занимает пятое место в мире по выпуску автомобилей, одна машина приходится на четырех человек, в то время как на Севере частный автомобиль менее доступен для среднего гражданина чем частный реактивный самолет для среднего американца. Южная Корея - всемирный лидер в выделенном доступе в Интернет, в то время как на Севере только главные города имеют автоматические телефонные станции, а домашний телефон - редкая привилегия чиновников среднего и высшего звена.

При этом Пхеньян всегда настаивал, что Южная Корея не является отдельным государством, а представляет собой часть той же самой страны. С момента возникновения северокорейского государства истории о страданиях жителей Юга играли едва ли не главную роль в пхеньянской пропаганде. Южная Корея избражалась северокорейской печатью как "ад на земле" (地上地獄), где население голодает, где бедные студенты продают свою кровь, чтобы заплатить за учебники, а американские солдаты-садисты убивают корейских школьниц исключительно для собственного удовольствия. Кажется, что простые северокорейцы в основном верили этой пропаганде - по крайней мере, до 1990-х годов. Впрочем, у них не было особого выбора: на протяжении десятилетий подавляющее большинство жителей Севера было лишено любой информации, которая могла бы поставить под сомнение официальную картину мира.

Лидеры КНДР всегда понимали важность информационного контроля или, скорее, информационной самоизоляции страны, и не жалели сил и средств на её поддержание В этом отношении КНДР оставила позади даже Советский Союз сталинских времен. Радиоприемники, продаваемые в северокорейских магазинах, не имеют свободной настройки, и могут принимать только официальные пхеньянские программы (насколько я знаю, эта система уникальна для Северной Кореи). Иностранные СМИ, включая периодические издания "братских социалистических стран", не доступны для рядового жителя Северной Кореи с начала 1960-х гг. Все иностранные публикации, за исключением технических справочников, хранятся в специальных отделах крупных библиотек. Доступ в эти отделы открыт только тем, у кого имеется соответствующее разрешение полиции. Разумеется, частного доступа к Интернету не существует, и даже иностранные посольства вынуждены получать и отправлять электронную почту, подсоединяясь к провайдерам в Китае по международному телефону.

В последнее время появились признаки того, что вся эта информационная блокада начинает разрушаться - в значительной степени потому, что ее обслуживание обходится очень дорого, а ресурсов у северокорейского государства все меньше. Кажется, например, что власти прекратили время от времени проверить все частные радиоприемники. В течение десятилетий такие внезапные проверки гарантировали что официально купленные приемники не будут переделаны таким образом, что их владельцы смогут слушать иностранные радиопередачи. Теперь эти дорогостоящие проверки не имеют особого смысла: маленькие транзисторные приемники контрабандно ввозятся из Китая в больших количествах. Из Китая также поступают подержанные видеомагнитофоны, которые используются в основном для просмотра тайно ввезенных в страну южнокорейских фильмов и телесериалов ("Зимняя соната" хорошо известна и в Пхеньяне). Однако в целом, несмотря на все серьезныен изменения последних лет, Северная Корея все-таки еще остается изолированным и закрытым обществом.

Почти нет сомнений в том, что рыночные реформы, на которые так надеются сторонники "солнечной политики", окажутся экономически весьма эффективными, позволят оживить экономику страну и повысить жизненный уровень большинства северокорейцев. Однако у этих реформ будет и неизбежный побочный эффект - крах всей системы информационного контроля и, следовательно, всей официальной мифологии. Иностранные инвестиции неизбежно приведут к тому, что многие северокорейцы начнут регулярно общаться с иностранцами. С точки зрения Пхеньяна, ситуация осложняется тем обстоятельством, что большинство инвестиций в северокорейскую экономику будет сделано южанами, контакты с которыми как раз и являются главным потенциальным источником политически подрывной информации (бизнесмены других стран к вложениям в Северную Корею особого интереса не проявляют, предпочитая более стабильные Китай и Вьетнам). Рыночные реформы также приведут к ослаблению полицейского контроля, что еще больше ослабит режим. Это означает, что простые северокорейцы рано или поздно узнают правду о реальной ситуации на якобы "нищем и эксплуатируемом" Юге.

Сторонники "солнечной политики" молчаливо предполагают, что политика преобразованного северокорейского режима будет строиться по китайской или вьетнамской модели: открытое инакомыслие отдельных диссидентов будет подавляться силой, в то время как подавляющее большинство населения будет удовлетворено постепенным ростом жизненного уровня и не станет активно выступать против режима. Демократическая революция на Севере сейчас отнюдь не в интересах Юга, и в Сеуле это хорошо понимают. Сторонники "солнечной политики" готовы закрывать глаза на нарушения прав человека в КНДР и весьма болезненно реагируют, когда этот вопрос поднимается другими. Официальный Сеул стремится всячески ограничить приток беженцев с Севера. Есть, конечно, горькая ирония в факте, что такой циничный (хотя, возможно, и прагматический) подход принят южнокорейскими левыми - то есть теми силами, что в самой Южной Корее всячески подчеркивают свои былые заслуги в деле защиты прав человека и борьбе с диктатурой.

Однако Северная Корея - это не Китай и не Вьетнам. В Китае и Вьетнаме хорошо знают, насколько богат современный Запад, но это обстоятельство не воспринимается простыми китайцами или вьетнамцами как нечто, напрямую связанное с их собственными проблемами (кроме, может быть, сентенций в том духе, что "Демократия приносит процветание"). Для китайцев богатство Америки или Германии или Японии - это богатство других стран, с другой историей и культурой. Однако существование Южной Кореи делает ситуацию на Корейском полуострове совершенно иной. Есть серьезные основания для того, чтобы усомниться в способности пхеньянских владык контролировать своих подданых, если те узнают о ситуации во внешнем мире и, прежде всего, в Южной Корее.

Возможно ли предотвратить распространение этой "подрывной" информации, одновременно проводя экономические реформы? Отчасти это возможно. Развитие маломасштабной частной торговли и, особенно, де-коллективизация сельского хозяйства, вероятно, будет иметь положительный экономический эффект и не вызывут при этом политических проблем. Но для поддержания экономического роста и радикальных перемен необходимы масштабные иностранные (то есть, преимущественно, южнокорейские) инвестиции, а они неизбежно приведут к контактам между северянами и иностранцами. Нет сомнения, что северокорейские власти будут стремиться всячески ограничивать эти опасные контакты, но едва ли их усилия будут полностью эффективны. Можно легко представить, как недовольство северокорейской системой и информация о невообразимом южнокорейском процветании будет сначала распространяться среди привиллегированных слоев, представителям которых только и разрешат иметь дело с иностранцами, и как затем эта информация будет постепенно становиться известной в более широких слоях населения.

Что произойдёт, когда этот процесс зайдёт достаточно далеко? Скорее всего, северокорейцы последуют примеру жителей Восточной Германии, и начнут требовать немедленного объединения страны - разумеется, на южнокорейских условиях. Для рядового жителя Северной Кореи объединение будет представляться простейшим решением всех его вопросов, гарантией выхода из нищеты. Пока северокорейцы не выдвигают подобных требований по двум причинам: во-первых, они пока просто не осознают того, насколько велик разрыв в уровне жизни между ними и южанами. Во-вторых, они по-прежнему боятся вездесущего полицейского аппарата. Если станет ясно, что диссидентов и их семьи не ждёт немедленный расстрел, и если северокорейцы решат, что объединение даст им уровень жизни, сравнимый с уровнем жизни нынешнего Юга, удержать их под контролем будет попросту невозможно.

При этом явное нежелание официального Сеула способствовать демократическим переменам на Севере едва ли будет иметь значение. Если на улицы Пхеньяна выйдут толпы людей, размахивающих южнокорейскими флагами (太極旗) и кричащих "Да здравствует Объединение!" - что в таком случае смогут сделать южнокорейские политики?

Иногда утверждают, что такие вспышки являются маловероятными, так как в Северной Корее не существует никакой организованной оппозиции. Однако восточногерманская революция 1989 года также не была результатом деятельности организованной оппозиции, а стала результатом массовой неудовлетворенности правительством, которое стало восприниматься как неэффективное и нелегитимное, и которое лишилось внешщней поддержки (до 1989 г. восточные немцы знали, что любые волнения в ГДР будут подавлены советскими войсками). Восточногерманской революции не предшествовали вспышки массового недовольства: весной 1989 года режим получил обычные 99% голосов на обычных однопартийных выборах. В отличие от вечно бунтующих поляков, огромное большинство восточных немцев до 1989 года, казалось, были довольны режимом, но это довольство оказалось иллюзорным.

Таким образом, мечты сторонников "солнечной политики" о мирной, дешёвой и безболезненной трансформации северокорейского режима, вероятно, подорвёт та сила, к которой они не относятся серьёзно и о существовании которой забывают - северокорейские народные массы и их желание избавиться от репрессивного и экономически неэффективного правительства. Главными проповедниками "солнечной политики" сейчас являются южнокорейские левые, которые обдычно любят поговорить о роли "народных масс" (民衆) в истории. Однако парадоксальным образом они забывают, что Северная Корея тоже населена не роботами, а живыми людьми, теми самыми "народными массами", у которых есть свои интересы и стремления. Рядовые северокорейцы вовсе не готовы жертвовать этими интересами и молчаливо сносить лишения для того, чтобы только обеспечить столь необходимую сеульским и пхеньянским лидерам "политическую стабильность".

Напротив, представляется, что руководство Пхеньяна как раз видит ситуацию очень здраво и отчётливо понимает опасность тех реформ, на которых настаивают сторонники "солнечной политики". Ким Чжон Ир и его окружение видели, с какой скоростью реформы в Восточной Европе превратились в революцию. Именно в упорном и последовательном отказе от реформ, скорее всего, и таится главный секрет выживания северокорейского режима в 1990-2005 гг. Реформы способны только ускорить описаный выше процесс активизации масс. Не известно, умер бы Ким Ир Сен в своей постели, если бы в 1990 году он решился бы начать столь, казалось бы, благодетельные реформы. Поэтому северокорейское правительство отказалось от опасных политических экспериментов - и осталось у власти. Правда, этот успех был успехом только с точки зрения правительства: те 600-900 тысяч корейцев, что умерли во время Великого Голода 1996-1999 гг., заплатили за этот "успех" своей жизнью. Жизни этих людей могли быть спасены, если бы северокорейское руководство пошло на реформы. Однако Пхеньян считал (скорее всего, совершенно справедливо), что эти реформы приведут к краху режима - и эти люди были принесены в жертву.

Однако нежелание северокорейского правительства идти на реформы может лишь замедлить распад кимирсеновской системы. Распад этот стихийно идёт с начала 1990-х и сейчас зашёл уже достаточно далеко. Пхеньянская молодежь смотрит южнокорейские телесериалы и стремится подражать сеульской моде. Сеульский жаргон всё более популярен среди молодых пхеньянцев - также как и южнокорейские песни, за публичное исполнение которых ещё лет десять назад полагалась тюрьма. Вся вся эта картина живо напоминает Советский Союз позднебрежневских времен, с молодёжным культом "джинсы" и рока и возрастающим равнодущием к официальной пропаганде.

Голод 1996-1999 гг. полностью разрушил сталинистскую экономику и восстановить её теперь едва ли удастся. Население занялось мелкой торговлей и ремеслом, так как официальной зарплаты было достаточно для отоваривания карточек, а никак не для покупок на рынке. Крестьяне стали явочным порядком обзаводиться приусадебными участками, горожане занялись обменом вещей на продукты, а рабочие и чиновники приступили к интенсивному растаскиванию оборудования родных заводов. Поначалу правительство пыталось "поддерживать порядок", организуя кампании против "антисоциалистических проявлений", но около 1996 г. на ситуацию махнули рукой. Сейчас большинство северокорейцев, даже считаясь формально рабочими и служащими государственных предприятий, живут за счёт ремесла, рыночной торговли и мелкого предпринимательства.

Пррдолжается практически бесконтрольное движение людей и товаров через границу с Китаем, перекрыть которую северокорейские власти не в состоянии (нет ни сил, ни политической воли). В конце 1990-х годов, когда голод достиг своего пика, в Китае находилось 200-250 тысяч северокорейских беженцев. Многие из них впоследствии вернулись назад, а иные стали челноками-контрабандистами, которые систематически переправляются через границу с товаром. Обычным делом стали и путешествия в Китай на заработки.

Всё это означает, что так или иначе Северная Корея идёт к своему концу, и ожидает её отнюдь не медленная, растянутая на десятилетия, трансформация, на которую сейчас так надеются в Сеуле. Реформы могут только приблизить конец режима, но и упорный отказ от реформ едва ли остановит его распад.

Единственной внешней силой, которая может предотвратить крах Севера и его поглощение Югом, сейчас является Китай. Не исключено, что Пекин вмешается в северокорейский кризис и попытается привести в Пхеньяне к власти зависимое от Китая полумарионеточное правительство. Обеспечив силой сохранение отдельного северокорейского государства, Китай сможет обеспечить там проведение реформ в условиях политической стабильности. С точки зрения Пекина Северная Корея необходима как геостратегический буфер. Однако подобное решение потребует от китайского правительства крупных и систематических финансовых вложений, да и прямое вмешательство в корейские дела, скорее всего, не придаст Китаю популярности в регионе. Наконец, в глазах корейцев - как южных, так и северных - Пекин будет нести ответственность за продолжающийся раскол Кореи, а также за все непопулярные действия будущего северокорейского режима.

Неясно, как могут повлиять на ситуацию США. Прямое военное вторжение в Корею представляется откровенной авантюрой и весьма маловероятно.

Если же говорить об остальных державах, то их возможности влиять на развитие ситуации в Северной Корее ещё более ограничены.

Россия, несмотря на все громкие заявления и дипломатические жесты последних лет, давно уже не имеет рычагов влияния на Пхеньян. Нынешняя демонстративная оттепель между Москвой и Пхеньяном связана с тем, что Москве необходимо создать в мире впечатление, что она в состоянии как-то влиять на северокорейскую политику - и использовать это впечатление в иных дипломатических комбинациях, нацеленных на США, Японию и Южную Корею. Фактически всё сближение Москвы и Пхеньяна представляет собой обмен жестами, за которыми не стоит никакого реального содержания. По-настоящему влиять на Пхеньян можно, только выделяя ресурсы и предоставляя ему помощь - а вот на это Россия не пойдёт.

Еще меньше реальные возможности Японии. Несмотря на весь взрыв антипхеньянских настроений, вызванных "делом похищенных японцев", Япония фактически ничего не может сделать в отношении Пхеньяна. Введение экномомических санкций может быть популярно в самой Японии, но реального влияния на северокорейскую политику эти санкции не окажут. Конечно, экономическое положение Пхеньяна ухудшится, но почувствуют это только рядовые корейцы. Режимы подобного типа весьма нечувствительны к санкциям, так как у народа нет возможности влиять на позицию правительства. Всё это было наглядно продемонстрировано во время голода 1996-1999 гг. Скорее уж наоборот: не санкции, а расширение всческих обменов и контактов с Севером будет в перспективе способствовать ослаблению режима.

Таким образом, внешнему миру остается только ждать, наблюдая за медленным распадом того режима, который когда-то создал Ким Ир Сен. Впореки надеждам сторонников "солнечной политики" Северная Корея не может быть реформирована - точнее, она не сможет пережить реформы и сохраниться в качестве отдельного государства. Из-за существования Юга любые попытки реформ, скорее всего, приведут к объединению страны по германскому образцу. Объединение это может сопровождаться драматическими событиями, и сейчас самое время думать о том, как сделать неизбежный конец Севера по возможности менее опасным и кровавым. Мечты сторонников "солнечной политики" с их надеждами на медленную эволюцию северокорейского режима едва ли обоснованы - по крайней мере, следует быть готовым и к иному, менее благостному, сценарию.