Удар по Капитолию. Северокорейский плакат 2002 года
Несмотря на публичные заверения в вечной дружбе, отношения Северной Кореи и Советского Союза не отличались особой теплотой. Хотя Ким Ир Сен и начал свою карьеру как советский ставленник, в конце пятидесятых годов он стал искусно использовать советско-китайский конфликт для того, чтобы дистанцироваться и от Москвы, и от Пекина. В последующие десятилетия Пхеньян беспрерывно маневрировал между СССР и КНР, получая помощь от обеих держав - и, по большому счету, не слишком считаясь с ними в своей политике.
Северокорейская пропаганда постоянно твердила, что КНДР достигла полной экономической самостоятельности. Однако на деле КНДР сильнейшим образом зависела от советских дотаций и технологий - и нигде эта зависимость не проявлялась так наглядно, как в военной области. Это означало, что Москва при желании могла остудить воинственный пыл Пхеньяна, ограничив или даже прекратив поставки запасных частей к современным системам вооружений. К этому средству, действительно, временами приходилось прибегать. В Кремле не хотели, чтобы Ким Ир Сен спровоцировал новый конфликт на Корейском полуострове, разбираться с которым в итоге пришлось бы Советскому Союзу, или своими авантбрами без нужды обострил бы советско-американские отношения. Не меньшую острожность проявлял и Китай.
Эта зависимость от соседних держав раздражала Великого Вождя - и северокорейское руководство стремилось ее ликвидировать. Разумеется, наиболее радикальный путь к военной (а, значит, и политической) самодостаточности лежал через создание собственного ядерного оружия.
История северокорейской ядерной программы началась еще в середине 1950-х годов, когда северокорейские физики стали работать в Объединённом Институте ядерных исследований в Дубне. За период с основания Института в 1956 г. и до начала 1990-х годов, когда научно-техническое сотрудничество с КНДР практически прекратилось, в Дубне прошло подготовку 250 северокорейских учёных. В сентябре 1959 г. было подписано первое советско-корейское соглашение о сотрудничестве в области ядерных исследований. Аналогичное соглашение было заключено корейцами и с Китаем (Пхеньян никогда не клал вся яйца в одну корзину!).
При техническом содействии СССР и Китая в 1965 г. был запущен первый исследовательский ядерный реактор в Ёнбёне. Этот городок в 90 км к северу от Пхеньяна со временем стал северокорейским Лос-Аламосом (или, скорее, Арзамасом-16). Именно там в начале 1960-х гг. был основан Научно-исследовательский центр ядерной физики, который для вящей секретности именовался «Ёнбёнской мебельной фабрикой» (или же «объектом 9959»). Топливные элементы для первого северокорейского реактора поставлялись из Советского Союза, но со временем Корея наладила добычу урана из собственных месторождений - благо, страна весьма богата урановой рудой.
Нет никаких оснований предполагать, что в Москве поощряли ядерные амбиции северокорейских генералов. Наоборот - Советский Союз всегда старался предотвратить появление новых ядерных держав. Скорее всего, в Москве считали, что между созданием экспериментального реактора и разработкой собственного ядерного заряда лежит дистанция немалого размера. Кроме того, участвуя в северокорейском ядерном проекте, Москва имела некоторые (довольно слабые) возможности для того, чтобы контролировать развитие событий.
Именно под давлением Москвы в 1977 г. КНДР согласилась поставить свои исследовательские реакторы под наблюдение Международного агенства по атомной энергии - МАГАТЭ, а в 1985 г. ратифицировала Договор о нераспространении ядерного оружия. СССР согласился оказать Пхеньяну содействие в строительстве атомной электростанции только в том случае, если Северная Корея вступит в этот Договор. Пхеньяну дали понять, что Советский Союз оказывает техническую помощь свои союзникам только в том случае, если существует уверенность: ядерные технологии не будут использоваться в военных целях. Ключевым элементом советской системы контроля было, во-первых, требование о передаче СССР не переработку использованных топливных элементов. В своей время это требование бесило советских экологов, но направлено оно было, в первую очередь, на предотвращение распространения ядерного оружия: отработанные топливные стержни АЭС являются главным источником плутония для ядерных зарядов.
Пхеньян поддался нажиму. Во-первых, советское содействие было по-прежнему необходимо для его ядерной программы. Во-вторых, АЭС была нужна стране, которая уже тогда страдала от нехватки электроэнергии. В-третьих, уступчивость была необходима в связи с тем, что тогда шли важные переговоры о поставке КНДР новых систем вооружений (в частности, партии новейших истребителей МиГ-29). Ну и, наконец, подпись на бумажке на реальную политику никак не влияла, а отделаться от инспекций МАГАТЭ можно было, разорвав соглашение в подходящий момент.
Любопытно, кстати, что со вступлением в МАГАТЭ вышла небольшая задержка, вызванная обыкновенной бюрократической путаницей. Представители КНДР подали не те бумаги, которые от них требовались. То ли умышленно, то ли ошибке они заполнили форму Inf-Circ/66 - вместо формы Inf-Circ/153, которую от них требовали. Эта путаница задержала принятие решения на полтора года, и только в конце 1988 г. КНДР стала официальным членом организации и приняла на себя все обычные для членов МАГАТЭ обязательства.
К тому времени, когда Пхеньян стал членом Договора о нераспространении, в Ёнбёне уже полным ходом шли (а, возможно, даже близились к завершению) работы по созданию ядерного оружия. Ускорению этих работ, по-видимому, способствовали сообщения о южнокорейском ядерном проекте. Дело в том, что в начале 1970-х годов Южная Корея тоже попыталась сама создать ядерное оружие - и, по слухам, почти достигла этой цели. Таким образом Сеул отреагировал на существовавшие тогда в Вашингтоне планы постепенного вывода американских войск из Кореи. С помощью ядерного оружия в Сеуле рассчитывали защититься от нового северокорейского нападения. Работы над южнокорейским проектом были прекращены по настоянию американцев, которые отказались от вывода войск и пообещали защищать Южную Корею в случае новой войны.
Очевидно, что Пхеньян, который всегда имел первоклассную агентурную сеть в Сеуле, был осведомлён о южнокорейских ядерных планах - и ускорил свои собственные исследования. В 1985 г. на «Ёнбёнской мебельной фабрике» в строй вступил новый реактор мощностью 5 MW - так называемый «реактор №2». Одновременно началось строительство двух новых реакторов - одного, мощностью в 50 MW, в Ёнбёне, а другого, на 200 MW, в Тэчхоне. Строительство этих двух реакторов было впоследствии заморожено, а вот «реактор №2» со временем оказался в центре международного внимания. В конце 1980-х гг. в Ёнбёне начала действовать лаборатория по извлечению оружейного плутония из топливных стержней. Как показали последующие инспекции, на рубеже 1980-х и 1990-х годов «реактор №2» позволил северокорейским инженерам получить от 12 до 24 кг оружейного плутония. Таким образом, в распоряжении Пхеньяна оказалось достоточно плутония для производства от 2-3 до 5-6 ядерных зарядов мощностью в несколько килотон каждый.
По-видимому, в конце 1980-х гг. КНДР подошла к созданию первого примитивного ядерного устройства - и как раз в это время мир вокруг Кореи стал стремительно меняться. На протяжении десятилетий северокорейская дипломатия искусно использовала два противостояния: советско-американское и советско-китайское. Однако Холодная война завершилась, и Пхеньяну предстояло искать своё место в новом мире.
Распад СССР и социалистического лагеря означал, что Северная Корея оказалась в полной международной изоляции. Разумеется, проект строительства АЭС был свёрнут - вместе с десятками других советско-корейских проектов. Китай, правда, не пошел на внезапное прекращение односторонней помощи - он свернул её постепенно. Вскоре стало ясно, что северокорейская экономика держалась на плаву только благодаря скрытым советским и китайским дотациям - само существование которых пхеньянская пропаганда пылко отрицала.
Лишившись внешней подпитки, северокорейская экономика пошла ко дну. С 1990 г. ВНП страны стал сокращаться. Один за другим останавливались заводы. Сбор зерновых упал ниже критической отметки 5 млн. тон. Это означало, что в стране стало не хватать зерна для того, чтобы отоварить продовольственные карточки по самым минимальным нормам. В 1995 г. в КНДР начался голод.
В новой обстановке ядерная программа оказалась одной из немногих карт, которые ещё остались у КНДР - и Пхеньян принялся разыгрывать её с бесшабашной наглостью, свойственной тем, кому уже нечего терять. План, родившийся у Ким Ир Сена и его ближайшего окружения, был дерзок: использовать свой атомный проект (возможно, ещё очень далёкий от завершения) для международного шантажа в особо крупных размерах! Идея заключалась в том, чтобы сначала запугать всех своих противников ядерной угрозой - а потом пойти на уступки, получив за это щедрую компенсацию.
С начала 1990-х годов Пхеньян перестал скрывать тот факт, что в стране идут интесивные работы по созданию ядерного оружия. Наоборот, северокорейские дипломаты стали организовывать систематические утечки информации, которые должны были убедить всех в том, что КНДР то ли уже создала Бомбу, то ли весьма близка к этой цели. За утечками следовали и прямые угрозы. Самая знаменитая из них прозвучала весной 1993 г., когда северокорейский представитель заявил, что КНДР может превратить Сеул в «море огня». Кульминацией этой психологической войны стали события марта 1993 г., когда КНДР заявила о своем выходе из Договора о нераспространении ядерного оружия.
Насколько близко подошли в Ёнбёне к созданию ядерного оружия? Скажем честно: ответить на этот вопрос с какой-то определённостью невозможно. В 1990-1994 гг. Пхеньян очень хотел, чтобы международное сообщество воспринимало его как источник опасности. В этой обстановке северокорейские спецслужбы, без сомнения, старались подбрасывать своим зарубежным коллегам такую информацию, которая преувеличивала успехи северокорейских ядерщиков. Именно поэтому сомнения вызывает докладная записка, которая была направлена ПГУ КГБ в ЦК КПСС в 1990 г. (и вскоре непонятным образом появилась в прессе - в марте 1992 г. её напечатали «Аргументы и факты»). В записке утверждается, что к 1990 г. КНДР завершила разработку ядерного устройства. Возможно, что это действительно так, но возможно и то, что КГБ стал жертвой дезинформации - ведь в те времена Пхеньяну было нужно, чтобы остальной мир считал КНДР ядерной державой.
Вполне вероятно, что к 1990-91 гг. дело действительно дошло до создания вполне работоспособного ядерного устройства (или даже нескольких устройств). Оставалась проблема со средствами доставки, которых у КНДР не было. Правда, проблему эту можно было решить и нетрадиционным способом - например, смонтировав заряд в подводной лодке или даже в трюме сейнера, который потом можно было бы направить в какой-нибудь южнокорейский, японский или американский порт вместе с экипажем камикадзе.
Поэтому окружающий мир (в первую очередь - традиционные враги Северной Кореи: США, Южная Корея, Япония) предпочёл не рисковать и исходить из предположения, что у Пхеньяна действительно имеется готовое к применению ядерное оружие. Противники Пхеньяна поддались ядерному шантажу. На это было несколько причин. Во-первых, всем было известно, что северокорейское руководство способно на самые неожиданные выходки, и не останавливается перед применением силы. Организованные северокорейскими спецслужбами покушения на южнокорейских лидеров, взрывы пассажирских самолётов, теракты - всё это привело к тому, что Пхеньяна в мире стали побаиваться. Запад не был уверен в том, что КНДР не применит ядерного оружия - и предпочёл откупиться от этой угрозы. Во-вторых, в момент подписания соглашений в 1994 г. мало кто думал, что их придётся выполнять в полном объёме. Падение последнего сталинистского режима планеты казалось тогда вопросом ближайшего будущего.
После долгих и драматичных переговоров, кульминацией которых стал визит в Пхеньян бывшего президента США Картера, в октябре 1994 года в Женеве было подписано т.н. «Рамочное соглашение». В соответствии с этим соглашением, Пхеньян соглашался поставить свою ядерную программу под международный контроль и остановить реакторы, которые могли использоваться для произвоства оружейного плутония. В обмен на это Северная Корея должна была бесплатно получить два энергетических реактора на лёгкой воде суммарной мощностью 2000 MW. Фактически это означает, что КНДР бесплатно получает атомную электростанцию, которая почти целиком обеспечит скромные энергетические нужды страны. Соглашение также предусматривало, что до завершения строительства реакторов Северная Корея будет ежегодно получать по 500 тысяч тон сырой нефти - опять-таки, бесплатно. Расходы по этому проекту несёт специально созданный международный консорциум KEDO (Korean Peninsula Energy Development Organization - Организация по развитию энергетики на Корейском полуострове). В финансировании KEDO формально принимают участие около тридцати государств, но большинство из них сделало лишь символические взносы: Польша, например, внесла в фонд KEDO... 10 тысяч доларов. Основная масса средств в фонд KEDO внесена тремя самыми заинтересованными странами - Южной Кореей, США и Японией. На конец 2001 года их суммарные взносы составили 650 млн. дол., 290 млн. дол. и 310 млн. дол. соответственно.
Строительство реакторов началось в августе 1997 года. Как и следовало ожидать, в качестве базовой была выбрана южнокорейская модель, так что строительство станции идёт под наблюдением южнокорейского технического персонала. Первоначально планировалось, что реакторы вступят в строй в 2003 г., однако многочисленные технические и политические задержки привели к тому, что строительство затянулось, и, как сейчас ясно, даже при идеальных обстоятельствах не завершится ранее 2009 года. Однако обстоятельства едва ли будут идеальными.
До недавнего времени всё в целом шло по плану. Инспектора МАГАТЭ следили за деятельностью на северокорейских ядерных объектах, танкеры с бесплатной нефтью прибывали в северокорейские порты, а южнокорейские инженеры трудились на строительстве АЭС. Конечно, не обходилось без накладок. Например, как-то южнокорейские инженеры, не зная местных обычаев, по своей буржуазной привычке скомкали и выбросили прочитанную северокорейскую газету, в которой, разумеется, имелся и священный портрет Ким Чжон Ира. Столь кощунственное отношение к лику Великого Вождя привело к скандалу и временной приостановке работ. Другой раз американцы потребовали провести внеплановую инспекцию крупного подземного хранилища, вызвавшего у них подозрения. После долгих переговоров инспекция была проведена - и не привела ни к каким результатам. За осмотр пустых бункеров американцам пришлось немало заплатить, отгрузив в КНДР 500 тысяч тон бесплатного продовольствия (в Пхеньяне сейчас ничего не делают даром!).
Однако в последние месяцы ситуация резко обострилась. В октябре 2002 года зам. Госсекретаря США Келли прибыл с визитом в Пхеньян. Он привёз с собой доказательства того, что КНДР продолжала работы над ядерным оружием - правда, не с плутониевым, а с урановым зарядом. Что представляли из себя эти доказательства - неизвестно, но, по слухам, американцам стало известно о систематических закупках оборудования, которое необходимо для получения оружейного урана. К некоторому удивлению американских дипломатов, Пхеньян признал, что действительно продолжает работы над ядерным оружием. Собственно говоря, в самом факте продолжения работ не было ничего неожиданного. Северокорейское руководство никогда не воспринимало всерьёз международные соглашения. С его точки зрения было бы непростительной глупостью отказаться от создания орудия, которое в состоянии гарантировать страну от внешнего вторжения и которое, вдобавок, можно быть использовано в качестве средства внешнеэкономического шантажа.
Удивление вызывает другое - та лёгкость, с которой Пхеньян признал существование своего уранового проекта. Непонятно, что заставило КНДР пойти на признание. Несколькими неделями ранее, в сентябре 2002 года, Ким Чжон Ир совершил другой аналогичный поступок - признался в том, что северокорейская разведка систематически похищала японских граждан (в своём большинстве ничем не примечательных обывателей). Не исключено даже, что Пхеньян наивно надеялся, что его искренность будет воспринята как знак расставания с прошлым. В действительности же оба «чистосердечных признания» привели к резкому осложнению отношений с Японией и США.
В ответ на признание Северной Кореи, Вашингтон заморозил поставки сырой нефти и добился приостановки работ по строительству реакторов в рамках проекта KEDO. В свою очередь, Пхеньян демонстративно выдворил инспекторов МАГАТЭ, пригрозил в очередной раз выйти из Договора о нераспространении ядерного оружия, заявил о запуске остановленного в 1994 г. «реактора №2» и - для вящего эффекта - запустил в сторону Японии баллистическую ракету. Короче говоря, Пхеньян ведёт себя так же, как и десять лет назад: повышает ставки и принимает угрожающие позы в надежде на то, что противник дрогнет. Кажется, что КНДР готова обменять свою урановую программу на возобновление KEDO, но возможно и то, что в Пхеньяне надеются на получение дополнительных экономических уступок.
Оправдаются ли эти надежды на этот раз? Пока это не ясно. С одной стороны, администрация Буша-младшего уже показала, что по своей безбашенности она не слишком-то отличается от северокорейских правителей. Очевидно, что нынешний Вашингтон вполне готов применять силу, и разговоры о готовящемся «превентивном ударе» по северокорейским ядерным центрам могут и не быть чистым блефом.
Впрочем, есть две причины, по которым военное решение северокорейской проблемы представляется маловероятным. Во-первых, КНДР - это не Ирак. Уроки Вьетнама ещё не забыты, и в США опасаются начинать новую войну в Восточной Азии. Внутренней оппозиции в КНДР нет, и страна десятилетиями готовилась к отражению американского вторжения. Всё это означает, что война в Корее будет сопровождаться немалыми потерями, на которые американцы без особой нужды не пойдут.
Во-вторых, изменилась ситуация в Южной Корее. В декабре 2002 г. новым президентом страны стал Но Му Хён, бывший диссидент, который сформировал самую левую администрацию за всю историю Южной Кореи. В её состав вошло множество былых диссидентов. Их идеология формировалась в семидесятые годы по принципу «от противного», на основе отрицания всего, что тогда поддерживалось южнокорейскими военными режимами - капитализма американского образца, крупных монополий, антикоммунизма и, конечно же, союза с США. Сам Но Му Хён был когда-то активистом борьбы за вывод американских войск из Кореи - хотя в последние годы он не раз заявлял, что пересмотрел свои былые позиции. Всё это делает нынешнее правительство в Сеуле, во-первых, достаточно терпимым по отношению к Пхеньяну, и, во-вторых, весьма подозрительным по отношению к США. Пхеньяну будет легче получать уступки от Но Му Хёна чем от его предшественников, а вот США, наоборот, придётся немало постараться, чтобы убедить в чём-либо своего традиционного союзника. В новых условиях не может быть и речи о том, что Сеул поддердит крупномасштабную американскую операцию против Севера - а без такой поддержки подобная операция невозможна. Максимум того, на что может пойти Вашингтон в одностороннем порядке - это на нанесение точечных ударов по северокорейским ядерным объектам.
Так что, похоже, Пхеньян в очередной раз добьётся своего. После ритуальных угроз и бряцания орудием обе стороны вернутся за стол переговоров - и дело окончится новым соглашением. Условия его предсказуемы: полный отказ Пхеньяна от ядерной программы в обмен на экономическую помощь и, возможно, утсановление дипломатических отношений с США. Ракетно-ядерная дипломатия срабатывала в прошлом - скорее всего, сработает она и в будущем.
![Восточный портал [oriental.ru]](/pic/11.gif)
Форум
Проза
