Опубликовано в газете «Сеульский вестник» в 2004 году
В советские времена южнокорейское правительство часто называли «американскими марионетками». Доля правды в этом утверждении была. Действительно, правительство Ли Сын Мана, которое пришло к власти в Сеуле в 1948 г., состояло из проамериканских деятелей. Многие из них провели немало лет в эмиграции в США, окончили американские университеты и свободно владели английским. При том, что они были в первую очередь националистами, к США эти люди относились с немалой симпатией (что, впрочем, не мешало им манипулировать своими покровителями, доводя порою Вашингтон до белого каления). Их противниками выступали местные левые, тон среди которых в 1945-1950 гг. задавали коммунисты ортодоксально-сталинистского толка (и, разумеется, просоветской ориентации). На чьей стороне были тогда симпатии большинства - сказать сложно, но уже тот факт, что коммунистам удалось развернуть в стране массовое партизанское движение, говорит о том, что поддержка у них была, и достаточно массовая.
Однако Корейская война 1950-1953 гг. радикально изменила ситуацию. В ходе войны сначала почти вся территория страны была занята северянами, потом контроль почти над всей Кореей установили американо-южнокорейские силы, а в конце концов война закончилась примерно там же, где и началась. Почти все корейские города по несколько раз переходили из рук в руки, и недовольные могли просто уйти с толпами беженцев, которые сопровождали отступающие армии. Большинство левых активистов просто покинуло ту часть Корейского полуострова, на которой установилась власть Сеула, и, наоборот, немало правых националистов пришло на Юг с Севера.
Кроме того, за время недолгой оккупации Южной Кореи, сами северокорейцы немало сделали для того, чтобы отвратить от себя местное население. Новые власти стали мобилизовывать население в армию и отправлять на фронт, воевать с другими корейцами. По своей эффективности военкоматы коммунистов существенно превосходил соответствующие лисынмановские учреждения, но едва ли это обстоятельство нравилось большинству мобилизуемых (впрочем, часть южан искренне симпатизировала коммунистам и вступала в их армию добровольно). В ходе спешно проведённой земельной реформы крестьяне получили землю, но особой радости им это на принесло: они были задавлены огромными налогами, которые обычно превосходили выплачиваемую ими ранее арендную плату. Однако наибольшее озлобление вызывали жестокие расправы над «реакционными элементами», в число которых попадали все, кто так или иначе сотрудничал с правительством Ли Сын Мана, множество мелких и мельчайших предпринимателей, и просто обыватели, так или иначе прогневавшие новую власть (а власть эта, надо сказать, была весьма вспыльчива). Во время частых отступлений разгрузка тюрем обеими сторонами обычно проводилась с помощью пулемётов, так что мало кто из задержанных «реакционных элементов» вернулся домой.
В результате после 1953 г. левое движение в Южной Корее прекратило свое существование, а американцы, военное вмешательство которых спасло Ли Сын Мана от краха, стали восприниматься как спасители и защитники (кстати, наиболее пылкими проамериканскими симпатиями отличались многочисленные перебежчики с Севера). В первые послевоенные десятилетия размах кимирсеновского террора и ужасы войны были ещё живы в памяти большинства корейцев, так что присутствие американских войск воспринималось тогда как гарантия того, что подобное больше не повторится. Наконец, американская экономическая помощь, особенно заметная до начала 1960-х годов, также способствовала росту проамериканских симпатий. Оппозиция продолжала существовать, но даже самые радикальные ее течения оставались решительно антикоммунистическими и, следовательно, проамериканскими. Фактически, до конца 1970-х гг. Южная Корея была едва ли не самой проамериканской страной мира - речь при этом идёт не только о позиции властей, но и о «мнении народном».
Немалую роль в этом играла и политика властей, которые решительно преследовали малейшие намёки на коммунистические или марксистские симпатии. В стране велась активная антикоммунистическая пропаганда, порою приобретавшая совершенно истерический характер. Попытки распространения марксистской литературы и проявление любых симпатий к Северу карались беспощадно. Подобные меры временами использовались военными диктатурами в качестве дымовой завесы, прикрывавшей их собственные безобразия. Однако в целом такая жёсткость встречала понимание у корейцев, которые в те времена ещё хорошо помнили войну и кимирсеновскую оккупацию.
Такая ситуация сохранялась примерно до 1980 г., который стал поворотным моментом в современной южнокорейской истории. Именно тогда произошло возрождение южнокорейского левого движения и, соответственно, южнокорейского антиамериканизма. К тому времени в жизнь уже вступило новое поколение корейцев, которые знали о Корейской войне только из рассказов родителей. Север не вызывал у них былого безусловного отторжения, а вот постоянная антикоммунистическая истерия привела, как и можно было ожидать, к обратной реакции. К 1980 г. южнокорейская образованная молодёжь стала воспринимать антикоммунистическую пропаганду с примерно таким же раздражением, с которым их советские сверстники в те же самые времена воспринимали пропаганду коммунистическую. Неизвестный Север стал казаться меньшим злом, чем существующая в стране диктатура, за спиной которой явно стояли США (при том, что диктатура эта была, по меркам Третьего мира, весьма либеральной - и исключительно успешной в экономическом отношении).
Молодёжь, выросшая в условиях относительного достатка, была склона игнорировать беспрецедентные успехи южнокорейской экономики. Когда они говорили об уровне экономического развития Южной Кореи, точкой отсчёта им служили не голодные пятидесятые, которых они просто не помнили, и не сталинистский Север, нищету которого они, впрочем, всё чаще считали злокозненной выдумкой официальной пропаганды. Они сравнивали свою страну с США, Японией, других высокоразвитыми экономиками Запада. Понятно, что на этом фоне Южная Корея в 1980-е годы смотрелась довольно бледно, и пылкие диссиденты воспринимали это обстоятельство как явное доказательство того, что их страна находится в угнетённом и подчинённом положении. О том, что «под гнётом военных диктатур» и «неоколониальным игом» Корея развивалась быстрее, чем любое другое государство мира, оппозиционная молодёжь не задумывалась.
После того, как в 1980 г. правительственные войска при молчаливом согласии американцев жестоко подавили восстание в Кванджу, многие молодые корейцы стали воспринимать США как оплот диктатуры, враждебную и репрессивную силу.
В это время среди университетской молодежи всё большей популярностью стал пользоваться комплекс идей, известный как «идеи минчжун» (термин «минчжун» имеет устойчивые марксистские коннотации и означает «народные массы», которые в данном случае противопоставляются привилегированным слоям и элитам). «Идеология минчжун» представляла из себя смесь национализма, классического марксизма и всяческих пост-марксистских левых теорий. Её сторонники крайне враждебно относились к существующему режиму, а вот Север вызывал у них, по меньшей мере, интерес - если не прямую симпатию. Всё, что исходило от сеульских властей, отвергалось ими с порога, в то время как даже самая беспардонная пхеньянская пропаганда воспринималось как нечто, требующее глубокого и вдумчивого изучения.
В левонационалистический идейный комплекс входило две немаловажные группы представлений. Во-первых, раскол страны на Север и Юг считался исходной причиной всех проблем Кореи - как вполне реальных, так и выдуманных минчжуновцами (только они, например, могли всерьёз считать Южную Корею «развивающейся страной, находящейся в неоколониальной зависимости»!). При этом единственными виновниками раскола объявлялись США, которые, дескать, в 1945-1948 гг. установили на Юге «марионеточный режим». Доля истины в таких утверждениях имелась, но при этом о роли Северной Кореи и, тем более, СССР в расколе страны речи просто не шло. Таким образом, возникало простое и убедительное (хотя и не имеющее особого отношения к действительности) уравнение: «проблемы Кореи - результат раскола, а раскол - результат действий США».
Во-вторых, большой популярностью среди сторонников минчжун пользовались теоретики зависимости. Южная Корея, утверждали они, станет по-настоящему сильным национальным государством только тогда, когда она освободится от «неоколониальной зависимости» от США.
Разумеется, корейцев раздражало американское военное присутствие и всё, что с этим присутствием связано - в первую очередь проституция и дебоши американских солдат. В действительности количество таких инцидентов в 1980-е гг. было существенно меньше, чем в более ранние времена. Однако в 1960-е гг. не только власти, но и простые корейцы были готовы закрывать на эти проблемы глаза, считая их неизбежной и не очень большой платой за защиту от новой войны. Молодёжь 1980-х гг. в угрозу с Севера верила куда меньше (или не верила совсем), и относилась к американскому присутствию куда менее терпимо. Немалую роль в новом отношении к США сыграло и снижение реальной экономической зависимости Южной Кореи. Времена мешков с американской гуманитарной помощью ушли в прошлое и были благополучно забыты.
В 1980-е гг. «идеология минчжун» пользовалась популярностью почти исключительно среди студентов и радикальных профсоюзных активистов. Эти группы могли бы показаться маргинальными, если бы не два обстоятельства.
Во-первых, радикализм студенческих активистов сделал их важным элементом оппозиционного движения. Военные ушли от власти в 1987 г., после серии массовых демонстраций, вызванных попыткой генералов в очередной раз продлить своё правление. В отдельные дни в июне 1987 г. на улицы Сеула выходило более миллиона человек! Столь массовыми эти демонстрации сделало участие среднего класса, а общее руководство движением взяли на себя уже далеко не молодые и не слишком радикальные лидеры оппозиции. Однако студенческие активисты всегда играли роль катализатора, так что их реальное влияние на оппозиционное движение было куда большим, чем можно было бы подумать, исходя из их численности. Корейское диссидентство было по преимуществу левым, а марксизм и антиамериканизм стали в Корее важными компонентами демократического движения.
Во-вторых, 1980-е гг были временем беспрецедентного расширения высшего образования в Корее. К тому времени университетский диплом стал пропуском в средний класс, и через вузы проходила примерно треть всей молодёжи. В то же время уровень политизации корейских университетов в 1985-1995 гг., пожалуй, не имел аналогов в мире. Участие во всякого рода демонстрациях, чтение запрещённой литературы, забастовки и потасовки с полицией (состоящей, кстати, в основном их тех же студентов, которые служили там срочную службу) - всё это стало восприниматься как неотъемлемая часть вольной студенческой жизни. При этом, в отличие от куда менее политизированных западных университетов, у южнокорейских студентов не было особого выбора: в университетских кампусах действовали только левые организации. Правые силы своих студенческих организаций в кампусах создать не смогли. Студенческая политика в Южной Корее по определению была левой, и, значит, тесно связанной с антиамериканскими идеями.
Формальное установление в стране гражданского правления в 1987-1988 гг. мало повлияло на ситуацию в университетах. Основная масса населения, добившись ухода генералов от власти, вернулась к нормальной жизни, но лево-националистические радикалы сохранили своё влияние в кампусах.
В своё время многим, включая и автора этих строк, казалось, что после 1987-1988 гг. студенческий радикализм превратился в некую игру, которая не будет оказывать серьёзного влияния на жизнь страны. Действительно, отдав пару лет «игре в политику», молодёжь обычно теряла к ней интерес незадолго до выпуска. Молодые люди приступали к поискам работы, а девушки - кандидата в мужья (впрочем, с течением времени рабочие места во всё большей степени стали интересовать и барышень). После окончания университета былые ниспровергатели всего и вся, почитатели Троцкого, (Николая) Островского и Грамши с Альтюссером немедленно становились обычными добропорядочными служащими и скромными домохозяйками, казалось бы, очень далёкими от всякого революционаризма.
Однако в последние годы стало ясно, что ситуация куда сложнее, чем казалось в 1990 или даже в 1995 г. Студенческая политическая активность и просто идейная обработка, через которую вот уже 15-20 лет проходит практически весь корейский средний класс, оставили-таки свой след. Идеи студенческих времён, пусть и в неявной форме, продолжали оказывать влияние на взгляды тех корейцев, которые когда-то участвовали в, казалось бы, игровой «политической борьбе». При этом антиамериканизм является, по-видимому, одним из самых стойких компонентов «левого комплекса» - возможно, из-за того, что он тесно связан с национализмом, столь влиятельным в Корее.
Кроме того, значительная часть бывших активистов движения «минчжун» и университетских бунтарей отправилась в аспирантуру, защитила диссертации, занялась журналистикой и писательством. В результате корейский интеллектуальный мир стал стремительно леветь - и становиться всё более антиамериканским.
В результате событий последних двух десятилетий Южная Корея стала политически расколотым обществом. Правда, экономические успехи и продолжающийся стремительный рост уровня жизни не очень-то способствуют жёсткой политической конфронтации, однако деление на два лагеря ощутимо. С одной стороны, в стране действуют левые, которые предпочитают именовать себя «прогрессивными силами». Для них характерно подозрительное отношение к крупным концернам чэболь, требования ввести в Корее систему социальных гарантий западноевропейского образца, резкое неприятие наследия военных диктатур, которое парадоскальным образом сочетается с симпатиями к несравнимо более жестокой диктатуре Кимов в Северной Корее. Градус этих симпатий может быть довольно разным, хотя до полного обожания Великого Вождя и наивной веры в «социалистическое процветание» Севера в наше время дело доходит редко. Куда чаще левые замалчивают ту негативную информацию, что поступает из Пхеньяна. Показательно, что левая печать - в первую очередь «Хангере синмун», официоз левого движения - практически ничего не пишет о северокорейских концентрационных лагерях или о связанных с Пхеньяном политических скандалах. Если замолчать события невозможно, то левые журналисты ограничиваются короткими информационными заметками. Антиамериканизм является одной из самых заметных составляющих этого идеологического пакета. Даже проблемы КНДР южнокорейские левые объясняют происками американцев, в первую очередь - американским эмбарго, официальным запретом на торговлю с Северной Кореей (как будто бы Северной Корее было бы чем платить за американские товары, если бы никаких ограничений на торговлю не существовало!).
С другой стороны, в стране активны правые (или «консерваторы»), которые являются сторонниками свободного рынка и решительными противниками Севера. Именно правые издания сейчас печатают материалы о северокорейских лагерях, публичных расстрелах и прочих - вполне предсказуемых - ужасах пхеньянского режима. Традиционно правые относились к Америке с симпатией, но не были безусловными поклонниками США (для этого они слишком националистичны). Однако в последние годы, в пылу полемики с левыми, консерваторы занимают всё более активную проамериканскую позицию. Правые газеты порою печатают такие панегирики в честь американских «солдат-освободителей», которые по своей стилистике весьма напоминают те публикации в честь Советской Армии, что появлялись в официальной печати Болгарии или ГДР где-нибудь в 1980 г.
При этом южнокорейские левые и южнокорейские правые не имеют каких-то стабильных партийных структур. Корейские партии редко умудряются просуществовать дольше одного президентского срока. Куда большую роль в структурировании обоих лагерей играет пресса, симпатии которой весьма стабильны (о чём уже писалось), а также личности нескольких наиболее известных и харизматических политиков, журналистов и профессоров (отношение к интеллигенции в конфуцианской Корее - самое трепетное).
Как в очередной раз продемонстрировали последние президентские выборы в декабре 2002 г., силы обоих лагерей примерно равны. Однако линия раздела между ними, в общем и целом, возрастная: левые - это в основном те, кто моложе 40-45. Похоже, университетская «игра в политику» оказалась не совсем игрой. Именно молодые избиратели привели к власти администрацию Но Му Хёна, самую левую - и самая антиамериканскую - в истории страны. Сам нынешний президент Но Му Хён ещё в начале 1990-х гг. выступал за полный вывод американских войск из страны. Сейчас он, как считается официально, изменил свою позицию по данному вопросу, однако общий настрой его правительства очевиден.
В последние годы появились и дополнительные обстоятельства, которые способствуют росту антиамериканизма. Во многом они связаны с Северной Кореей. Жёсткий американский подход к Пхеньяну вызывает в Сеуле беспокойство. Во-первых, корейцы элементарно боятся вооружённого конфликта, резонно считая, что в любом случае от войны в первую очередь пострадают именно они. Во-вторых, в Сеуле на всех уровнях куда менее склонны считать Север источником угрозы. Немалую роль играет и выработавшаяся за полвека привычка к опасному соседству, но на левом, антиамериканском, фланге это спокойствие во многом питается тем же самым национализмом - навной уверенностью, что «корейцы не будут применять ядерное оружие против корейцев» (воистину, уроки кровавого лета 1950 г. забыты основательно!). Поэтому американский подход вызывает беспокойство и раздражение. Левым Вашингтон кажется более «чужим», чем Пхеньян (как говорят в Сеуле: «американцы нам, возможно, и друзья, но северокорейцы нам братья!»). Позиция, конечно, наивная, чтобы не выразиться жёстче, однако весьма и весьма типичная. Некоторые из левых националистов идут дальше и считают, что ядерные проекты Пхеньяна, по сути, не такая уж плохая вещь: против своих корейских братьев северяне его всё равно применять не будут, а когда Корея рано или поздно объединится, она получит в своё распоряжение ядерное оружие!
Поскольку Север не воспринимается новым поколением корейцев как серьёзная угроза, то они не видят и особой нужды в военном союзе с США, который на левом фланге вообще часто считают оккупацией. Динамика настроений очевидна. В 1999 г. 89% опрошенных выступали за сохранение союза. В 2002 г. сторонниками союза с США назвали себя всего лишь 56% корейцев.
Никуда не делись и иные источники проблем: американское военное присутствие, внешнеторговые конфликты. Например, самый крупный за последние годы взрыв антиамериканских настроений был вызван гибелью двух корейских девочек, которые в июне 2002 г. попали под колеса американской бронемашины в окрестностях Сеула. Поскольку по действующим соглашениям американские военные неподсудны корейскому суду, они предстали перед судом американским, который их, конечно же, оправдал. Следствием стали беспрецедентные по своему размаху антиамериканские демонстрации, в которых участвовало до 100 тысяч человек. В ответ правые провели достаточно массовые проамериканские демонстрации, однако даже на первый взгляд было видно, что это были выступления «тех, кому за 40»...
Однако главные причины антиамериканизма не связаны с подобными инцидентами. Причины эти очевидны: рост уверенности в своих силах, усиливающийся национализм, а также исторически сложившаяся связь между антиамериканизмом и идеологией т.н. «прогрессивных сил», которым просто по демографическим причинам принадлежит будущее (по крайней мере, ближайшее).
Означает ли это, что американским войскам в обозримом будущет придётся укладывать чемоданы? Вполне возможно. Я даже подозреваю, что многие российские читатели не очень-то расстроены такой перспективой. В последнее десятилетие Россия тоже перешла от массового обожания американцев к массовому неприятию США. Однако я бы не стал слишком бурно радоваться по поводу всё более реальных перспектив вывода американских войск и утраты американского влияния в Корее. Дело в том, что американское присутствие в последние 10-15 лет направлено не столько на предотвращение северокорейского нападения, сколько на сдерживание стремительно растущего Китая. Того самого Китая, который, в отличие от Америки, является соседом России, и у которого к Российской Федерации есть старые территориальные претензии.
Мало кто в опьянённой своими успехами Корее понимает, что в дальней перспективе стране придётся выбирать, в чьей сфере влияния ей лучше находится - в американской или в китайской. Выбор этот далеко не очевиден. По крайней мере, в последние годы Китай в Корее куда более популярен, чем Америка. Но об этом - в другой раз...