Внешняя политика старой Кореи (то есть Кореи XIV-XIX веков) во многом не походила на внешнюю политику государств европейского средневековья. Корее приходилось действовать в совершенно другой ситуации, ведь Дальний Восток тех времен был мало похож на современную ему Европу или Россию.
В чем же заключались основные различия? Во-первых, на Дальнем Востоке всегда было много меньше независимых государств, чем в Европе. Европа XIV или XVI века – это море мелких княжеств, королевств, курфюрств и вольных городов, количество государственных образований на этом континенте до середины XIX века исчислялось сотнями. В Восточной же Азии на протяжении последнего тысячелетия мы имеем дело, по сути, с одними и теми же игроками – Японией, Китаем, Кореей, Вьетнамом и, до недавнего времени, парой кочевых государств на территории Маньчжурии или Монголии (в различные эпохи это были государства монголов, чжурчженей, киданей). Конечно, в отдельные периоды картина была несколько сложнее: например, тот же Китай мог быть раздроблен на несколько отдельных – и враждующих – государств, а Япония могла представлять из себя конгломерат княжеств под чисто номинальной властью императора или сёгуна. Однако в целом за последние 10 веков в Восточной Азии едва ли когда-либо существовало более полутора десятков стабильных государств – и это при том, что и по размерам, и по населению Восточная Азия заметно превосходит Европу. Немногочисленность государств во многом лишала дипломатов возможности маневра: традиционная европейская дипломатия была, в первую очередь, искусством построения сложных коалиций, а на Дальнем Востоке для подобных мероприятий было куда меньше возможностей.
Во-вторых, крупнейшие европейские государства были более или менее равны по своему военному и экономическому потенциалу. Конечно, время от времени то одна, то другая держава вырывалась вперед, но отрыв ее от соперников обычно был не слишком велик: добиться полного господства в Европе не смог никто. На Дальнем Востоке ситуация была иной: когда Китай находился под властью единого и компетентного правительства, он доминировал в регионе практически безраздельно, заметно превосходя по своему потенциалу все остальные страны, вместе взятые. Отражением этой реальности и стала китайская внешнеполитическая доктрина. Согласно ей, все народы мира делились на три группы. К первой принадлежали «цивилизованные люди», то есть те, кто владели иероглифической письменностью, следовали заветам Конфуция и подчинялись непосредственно императору, который был не просто правителем Китая, но и Императором Вселенной. Как легко догадаться, в эту группу входили только сами китайцы. Вторая группа включала «полуцивилизованные» (или «полудикие» – дело вкуса) народы. У этих народов образованные люди также владели человеческой (то есть китайской) речью и следовали заветам Конфуция, но простонародье жило по старинке и оставалось, таким образом, дикарями. Властители этих стран сами правили своими не совсем очеловечившимися подданными, но от них также ожидалось, что время от времени они будут выражать свою покорность Императору Вселенной. В эту группу входили корейцы, японцы, вьетнамцы, а также некоторые иные народы Северного и Юго-Восточного Китая. Наконец, третья группа включала в себя безнадежных дикарей, которые, строго говоря, не являлись людьми в точном смысле слова: древнекитайского они не знали, Конфуция не почитали и правильных, Конфуцием предписанных, ритуалов не соблюдали. К этим народам относились тибетцы, индийцы, арабы, русские, немцы – список можно продолжать до бесконечности. Система эта не была расистской в нынешнем понимании: если дикарь выучивал «правильный» язык и осваивал «правильную» культуру, его считали вполне человеком, но отношение к его непросветившимся соплеменникам от этого не менялось.
Все соседи Китая, среди которых преобладали «полуцивилизованные» народы, должны были учитывать эту доктрину в своей внешней политике. Реагировали они на нее по-разному. В некоторых случаях (в Японии, например) местная власть, при всем уважении к конфуцианствуи китайской учености, наотрез отказывалась признавать китайского императора Повелителем Вселенной. В этих странах тогдашние политтехнологи не уставали заявлять, что их собственные правители ничем не хуже (и даже, если вдуматься, лучше) китайских. В других же случаях местные властители соглашались играть по китайским правилам, и притворяться – искренне или не совсем – что они изо всех сил стараются цивилизоваться и со всем почтением относятся к свету разума и культуры, который сияет, конечно же, из дворца китайского императора. Корея пошла именно по этому пути, который и получил название «садэ» – «служение большому».
В современном корейском языке само словосочетание «садэ» стало почти что ругательством. Корейские историки утверждают, что именно этот треклятый принцип стал первопричиной всех корейских проблем и несчастий. Однако нам не мешает отнестись к этому вопрос спокойнее. Нельзя не признать, что прокитайская внешняя политика, последовательный союз с Китаем были для Кореи правильным стратегическим решением. Конечно же, союз этот был неравноправным – и не мог быть таковым, ведь и по населению, и по основным экономическим показателям Китай превосходил Корею в десятки раз. Однако союз этот немало давал Корее. Самым главным из его плодов была внешняя безопасность. Хорошие отношения с Китаем означали, что опасаться нападения со его стороны Корее не приходиться. Вдобавок, Китай неоднократно подчеркивал, что в случае любого нападения на Корею он придет ей на помощь, и это обещание в целом соблюдалось – ведь Корея представляла из себя важный буфер, защищающий Китай от нападения с северо-востока. В конце XVI века китайские войска внесли огромный (и теперь неохотно признаваемый) вклад в разгром японского вторжения. В конце XIX века Китай опять попытался оказать помощь Корее, хотя и неудачно – слишком уж был он в тот момент слаб сам. В результате при династии Ли (1392-1910) Корея могла позволить себе иметь очень небольшую армию, которая, по сути, представляла из себя внутренние войска. Расчет был на то, что в случаесерьезной войны на помощь придут китайцы. Правда, Корее приходилось держать сильный флот, чтобы отбиваться от набегов японских пиратов, но военные расходы все равно оставались низкими. Наконец, на протяжении большей части только что завершившегося II тысячелетия Китай был одной из самых передовых в культурном и технологическом отношении стран мира, так что дружественные отношения и активная торговля с этой страной немало способствовали развитию корейской науки, техники и культуры.
В чем конкретно выражалась зависимость Кореи при династии Ли? В основном –в чисто символических актах. В частности, китайский император утверждал нового корейского короля. Однако на деле это утверждение ничем не отличалось от, скажем, «утверждения» нового британского премьер-министра королевой. Китайский император просто автоматически утверждал ту кандидатуру, которую ему представляли сами корейцы. Кроме того, полагалось отправлять в китайскую столицу специальные регулярные посольства, в состав которых входило обычно 100-200 человек. Эти посольства посещали Китай три раза в год: на новый (лунный) год, на день рождения императора и на день рождения наследника престола, и их задачей было вручение дорогих подарков по этим знаменательным датам.В официальных материалах эти подарки именовались «данью», а ответные китайские подарки – «пожалованиями», но по цене «дань» ненамного превосходила «пожалования», так что речь здесь идет просто о межгосударственной торговле. Китайские посольства посещали Сеул гораздо реже – по случаю вступления на престол нового монарха или назначения наследника, а также в случае каких-то особых ситуаций. Пребывание этих посольств обставлялось с большой помпой, король и высшие чиновники выражали посланцам Императора свое почтение, устраивали для них банкеты и увеселения, подносили подарки.
Однако помпа эта сопровождалась и иными мероприятиями, которые особо не афишировались. Перед прибытием послов правительственные инструкции напоминали чиновникам, что распускать язык в присутствии иностранцев не рекомендуется. В частности, на протяжении почти столетия Корея скрывала тот факт, что наряду с китайским законодательством у нее имелся и собственный кодекс законов – «Кёнгук тэчжон». Все экземпляры этого кодекса требовалось убрать подальше, чтобы они часом не попались на глаза послам. Иногда инструкции требовали, чтобы стены помещений, в которых будет останавливаться китайская миссия на пути в Сеул, оклеивались только чистой бумагой. Дело в том, что бумага тогда была довольно дорога, и в качестве обоев в те времена часто использовали ненужные документы. Корейские «особисты» полагали, что некоторые из этих документов совсем ни к чему видеть представителям союзника. Все это (а также и жесткий запрет на частные поездки в Китай, действовавший с 1630-х годов, и тщательная охрана северной границы) не означает, что корейцы относились к Китаю плохо. Просто они были трезвомыслящими политиками, и понимали, что интересы даже двух очень близких союзников не могут совпадать на . Поэтому корейские власти делали то, что они и должны были делать – защищали интересы своей страны.
Впрочем, отношениями с Китаем внешняя политика династии Ли не ограничивалась. Существовало еще два важных направления – японское и «степное», причем на обоих направлениях корейским дипломатам приходилось иметь дело с потенциальными источниками военной угрозы.
Отношения с Японией у Кореи никогда не были особо простыми. Главную проблему в XIV-XVI веках представляло японское пиратство, набеги морских разбойников на побережье Корейского полуострова, за которыми последовала разрушительная Имчжинская война 1592-1598 гг. В результате корейцы относились к японцам с немалым подозрением. Японским торговцам разрешалось посещать Корею, но жить и вести торговлю они могли только в нескольких специально отведенных портах, причем со временем количество этих портов сократилось до одного – нынешнего Пусана. Объём торговли также ограничивался специальным соглашением. Корейские посольства посещали Японию, когда на престол всходил очередной сёгун (наследственный военный правитель страны), но неофициальные поездки в Японию были запрещены.
Отношения с кочевыми народами Великой степи всегда были важны для Кореи по военно-стратегическим соображениям. Относительно немногочисленные, но воинственные степняки были главной внешней угрозой, с которой Корее приходилось сталкиваться. В большинстве случаев корейская дипломатия стремилась нейтрализовать эту угрозу мирными методами – подкупая вождей племен, сталкивая друг с другом различные группировки, манипулируя разрешениями на торговлю с корейским купцами (кочевники в такой торговле очень нуждались). Обычно такая тактика работала, но бывали и сбои. Например, в 1620-е и 1630-е годы Корея пережила два крупных и разрушительных вторжения маньчжурских армий, причем во многом эти вторжения стали результатом серии дипломатических ошибок Сеула. В результате Корее пришлось разорвать союз с китайской империей Мин, и признать свою зависимость от маньчжурского государства Цин, владыки которого, впрочем, вскоре завоевали и весь Китай.
Как мы можем оценить действия корейских дипломатов на протяжении пяти веков династии Ли? Я бы поставил им «пятерку» или, по крайней мере, «четыре с плюсом». Корея всегда воспринимала себя как «креветка среди китов», как маленькое и, в общем, слабое государство, окруженное сильными и агрессивными соседями. Уже тот факт, что в таких непростых условиях Корея сохранила свою государственность является свидетельством тому, что свою зарплату корейские дипломаты старых времен отработали сполна.